-Да, наверное… Но все же это может быть маска, от меня ничего не зависит. -шатенка начала заламывать пальцы.
-Зависит, Гермиона. -грустно усмехнулась Реса. -Ты тут всех нас вытягиваешь.
Шатенка опустила взгляд в пол и ее щеки окрасились румянцем.
-Ну, мы же теперь друзья, верно? А друзья должны помогать друг другу. -гриффиндорка неловко улыбнулась и снова взглянула на диван, на котором сидели Драко и Блейз.
***
Все началось во вторник. После собрания Драко нужно было идти на дежурство, а Реса с Блейзом и Грейнджер собирались расходиться по своим гостиным. Им с гриффиндоркой нужно было в одну сторону, Блейзу и Ресе в другую. Это случилось спонтанно. Они просто шли по коридору, спорили, а в следующую секунду оказались в кабинете, не отлипая друг от друга и снимая одежду на ходу.
А потом в среду Драко написал Гермионе записку, в которой предложил встретиться для «тренировки патронуса». До тренировки дело, конечно же, не дошло.
В четверг было сложнее. Гермиона видела, как валентинки сыпались на стол слизеринцев. Видела поникшие лица Малфоев. Она помнила какой сегодня день. Ей и самой было как никогда тоскливо от мыслей о родителях. Тогда Гермиона решила провести вечер в выручай-комнате, надеясь, что и слизеринцы придут сюда. И ее надежды сбылись. Весь вечер они с Драко переглядывались, а когда закончили выполнение всех заданий и начали расхаживать по комнате, меняясь местами – невольно соприкоснулись ногами. Это было лучшее, что произошло за весь день. Краткое ощущение того, что все реально. Это не сон.
Точнее, она сначала так думала. А потом Реса заговорила с ней. Сказала то, что Гермиона почему-то боялась услышать и одновременно хотела. «Посмотри, что ты с ним сделала». Всего одна фраза, которая заставила сердце девушки биться в тысячу раз сильнее. Гермиона надеялась, что не выдала их с Драко своими взглядами, потому что ей казалось, что все ее тело говорит за нее. Ее слегка повысившийся голос, красноречивые взгляды, нервное заламывание пальцев. Тело никогда не врет.
С того момента Грейнджер решила попробовать говорить с Драко. О чем угодно. Очевидно, что их границы были четко расставлены и то, чем они занимались никак не должно было влиять на их отношения в коллективе. И все же Гермионе хотелось говорить. Это было не так сложно, однако заняло четыре дня, чтобы заставить его оставаться немного дольше после их встреч. Девушка прикладывала все свои усилия, чтобы вытягивать из Малфоя какие-нибудь подробности и не спугнуть его. И все же это дало свои плоды.
Джинни с мальчишками немного притихли. Теперь, когда они узнали о том, что у Гермионы все в порядке и у нее кто-то есть – они перестали беспокоиться о ее психическом состоянии. Однако Уизли все же старалась выбивать больше подробностей. Гермионе иногда приходилось говорить с ней об этом. Она знала, что любое лишнее слово может быть повернуто против нее, поэтому никогда не вдавалась в подробности и вообще говорила урывками. Она просто могла сказать, что вчера они провели время вместе в старом кабинете. А позавчера занимались в каком-то другом кабинете. Джинни негодовала и строила все более безумные теории о том, кто может быть избранником Гермионы. И ни разу она даже близко не предположила истинную причину ее пропаж. Гриффиндорка всегда находила какие-то новые, с каждым разом все более абсурдные, отмазки, которые сохраняли ее секрет.
Ей хотелось, чтобы ее тайна оставалась только с ней, грея душу по вечерам.
Драко же начинал ощущать себя… наполнено. Впервые он понял это, когда Грейнджер что-то рассказывала ему, а затем улыбнулась и начала хихикать. Он почти не слушал ее тогда, просто смотрел. Он засмотрелся настолько, что и сам улыбнулся. Тогда он впервые заметил россыпь бледных веснушек на ее носу. Это напугало Драко. Он не ощущал себя живым так долго, что сейчас решил, что Мерлин подарил ему вторую жизнь. Такого с ним не случалось никогда.
Грейнджер стала для него мессией. Наверное, это заходило слишком далеко, но ему было плевать. Драко практически забросил починку шкафа, забросил свои многочисленные идеи об убийстве Дамблдора. Он забыл обо всем этом.
Его голова была забита только тем, что ему впервые было хорошо. И из эгоистических соображений он наслаждался каждой секундочкой, а иногда старался выбить и дополнительные минуты.