Вечер баек на Хэллоуин

Блейк заставил себя бросить взгляд вниз. В приглушенном дождем полуденном свете листья и кора превратились в отброшенную плоть, ищущую тело.

- Не нужно смотреть, если это тебя беспокоит, - раздался мягкий голос позади него. - Их просто... так много.

- Как ужасно поле смерти, видеть все что твориться вокруг. Странно, что он тоже, казалось, видел это повсюду, и все же видение приносило ему столько удовольствия. Уильям Блейк превозносил видение, не так ли?

- Да, конечно. Но когда я смотрю вокруг себя...

- Не вокруг тебя. Внутри... что ты видишь внутри?

- Еда становится болезненной, как будто какие-то изменения превратили все в яд, что кислотам из моего кишечника приходится сжигать. И когда я встаю каждое утро, эти новые, постоянные поправки на гравитацию изматывают меня. Уже несколько недель в моем стуле есть кровь, а каждая случайная мысль грозит головной болью.

- Что могу сказать. Совет прост - сходите к врачу.

- Я боюсь.

- От этого нет лекарства. Разговаривать со смертью, отвечать на ее жесткие требования! Этому вы должны были научиться у своего поэта. Это постоянный разговор, который мы все должны вести. Может быть, в воображении и есть слава, но это все равно гниющая, растительная вселенная, где мы видим все эти сны.

Дождь ослаб, и вдалеке сквозь пар, поднимающийся, как дым, от надгробий - а сколько раз мелькание дыма напоминало ему о ком-то, потерявшем память? - Блейк увидел, что похороны закончились, "грустная вечеринка" завершилась, его прекрасные девочки с матерью уходят, молчаливо опустив головы, и он должен был быть там, вместе с ними. Идти рядом, вести всех за собой навстречу прекрасным, но монотонным будням.

Плач ребенка смягчился до далеких, захлебывающихся рыданий, но он все равно слышал их. Ему казалось, что он всегда будет слышать их, независимо от обстоятельств. Возможно, этим самым ребенком - был он сам.

Он бежал из-под деревьев, между камнями, обходя надгробия, через приливы мокрой, растворяющейся от сотен ног земли, позволяя себе увидеть то, что всегда было слишком ужасно: как плоть его собственных новорожденных детей, только что вышедших из крови матери, напоминала ему грязь, их головы, их крошечные мозги - просто комки грязи, и такие временные, такие смертные, каким бы глубоким ни было чудо их внезапного появления на свет. Как экскременты во всех их формах открыли ему дверь в концентрационные лагеря фашистов, куда его вели цепи из зубов, рук и костей ног, цепи из кишок. Кладбища не могли вместить всех погибших. Как холмы и мелководья на каждом поле боя стали напоминать человеческую форму. Как земля наполнялась телами и головами с их бесконечными волосами и безмолвными языками. Как сорняки смерти обвились вокруг моих конечностей в инистых глубинах. Как, подобно темной лампе, "Вечная смерть" преследует все благие ожидания. Как яйца, змеи и лица были погребены под каждым его шагом, начиная с того дня, когда его родители фотографировали его раннее ползание, и заканчивая его последними шагами в его последнюю постель. У него не было ответа на вопрос, что связывает его с этими мертвыми телами и этой процветающей землей, и кого ему осталось поцеловать на прощание.

Он упал на колени у могилы среди сломанных цветов и выброшенных молитв, торопливо нацарапанных на обратной стороне праздничных салфеток. Тихий плач привел его к складкам искусственного дерна, уложенного для маскировки свежевскопанной земли. Ребенок, которого там бросили, плакал, закрыв глаза на фоне неба. Блейк не мог поверить, что кто-то мог сделать такое. Плач младенца не скрывал его совершенства, и Блейк подумал, что он обладает такой же красотой, как и его собственные дети, когда они появились на свет. Он подхватил ребенка, его руки пульсировали от боли.

- Когда тело теряет порядок, мир тоже теряет порядок, - мягко сказал он. - Дети не должны погибать молодыми. У всего есть свой срок.

Но кожа брошенного ребенка была мягкой, как грязь. Ребенок откинул безвольную голову, полупрозрачные веки задрожали, и у мира появились глаза, чтобы увидеть свой собственный ужас.

Пояснения автора: