Вечер и утро

Она осознала, что ее терпение на исходе. Долг выполнен, можно уходить.

– Пойдем вниз? – предложила она и прибавила, желая скрасить впечатление: – Не могу дождаться, надо показать маме эту замечательную шаль.

Они спустились по деревянным ступеням и вошли в большую залу. Женевьевы нигде не было видно, так что Рагне представился повод покинуть Гийома и отправиться в личные покои графа и графини. Мать сидела у окна и просматривала содержимое шкатулки с драгоценностями, выбирая булавку для платья.

– Здравствуй, милая, – рассеянно произнесла графиня. – Ты уже поладила с Гийомом? Он такой прелестный.

– Он очень любит свою мать.

– Как мило.

Рагна показала шаль:

– Она вышила вот это для меня.

Женевьева повертела шаль в руках.

– Как заботливо с ее стороны, – восхитилась она.

Рагна перестала сдерживать себя.

– Мама, он мне нисколько не нравится!

Женевьева раздраженно фыркнула.

– Ты привыкнешь.

– Я старалась, честное слово, но…

– Чем он тебя не устраивает, скажи на милость?

– Он хочет, чтобы я занималась вышивкой.

– Что ж, это вполне естественно для графини. Или ты думаешь, что он сам будет шить себе?

– Он такой чопорный!

– Вовсе нет. Хватит выдумывать. Очень привлекательный молодой человек.

– Жаль, что я не умерла в детстве.

– Милая, перестань уже тосковать по тому английскому верзиле. Во-первых, он тебе не пара, а во-вторых, он давно уплыл домой.

– К сожалению, ты права.

Женевьева оторвалась от шкатулки.

– Послушай меня внимательно. Нельзя дальше откладывать замужество, не то останешься старой девой.

– Может, оно и к лучшему.

– Даже думать так не смей! Знатная женщина не может быть одинокой! Она бесполезна, но ей по-прежнему нужны платья, драгоценности, лошади и слуги, а отец устает платить за дочь и ничего не получать взамен. Более того, замужние женщины ее ненавидят, считают, будто она хочет украсть их мужей.

– Можно податься в монахини.

– Чушь какая! Ты никогда не была особо набожной.

– Монахини поют гимны, молятся и ухаживают за страждущими.

– А еще затевают шашни с другими монахинями. По счастью, ты, сдается мне, не из таких. Я помню ту порочную девицу из Парижа, Констанцию, но ты ничуть не похожа на нее.

Рагна покраснела. Она и не подозревала, что матери известно об их с Констанцией шалостях. Они целовались, трогали друг дружку за грудь и ласкали себя, но Рагна не испытывала возбуждения, и потому Констанция в конце концов обратила свое внимание на другую девушку. Интересно, о многом ли мама догадывается?

Так или иначе, она, конечно, права: любовная связь с женщиной вовсе не казалась Рагне предметом мечтаний.

– Итак, – продолжала Женевьева, – Гийом, на мой взгляд, будет наилучшим выбором.

Выгодная партия, мысленно скривилась Рагна. Ей хотелось бури чувств, от которой запело бы сердце, а мать предлагала выгодную партию.

Тем не менее ей, похоже, все-таки придется выйти за Гийома.

От матери она ушла в мрачном настроении. Миновала большую залу и вышла на солнечный свет, надеясь хоть так взбодриться.

У замковых ворот толпились гости, сошедшие, должно быть, с борта одного из тех кораблей, которые Рагна видела со стены. Выделялся мужчина с усами, но без бороды, по виду истинный англ, и на какой-то миг девушка вообразила, что это вернулся Уилвульф. Высокий, светловолосый, с крупным носом и крепким подбородком… Вдруг померещилось, что Уилвульф и вправду возвратился, что он опомнился и решил жениться на Рагне. Однако мгновение спустя она поняла, что макушка у этого мужчины выстрижена, что на нем длинная черная мантия священнослужителя. Вблизи стало заметно, что его глаза расставлены не так широко, уши громадные, а лицо, пускай незнакомец и был, возможно, помоложе Уилвульфа, уже изборождено морщинами. Походка тоже была иной: Уилвульф ступал твердо, а этот человек каждым своим шагом источал высокомерие.

Ни отца, ни кого-либо из старших слуг рядом не наблюдалось, поэтому Рагне выпало приветствовать гостя. Она двинулась ему навстречу и поздоровалась:

– Добрый день, путник. Добро пожаловать в Шербур. Я Рагна, дочь графа Хьюберта.

Чужак напугал Рагну – он окинул ее пристальным взором, на его губах под усами играла насмешливая улыбка.

– Вот как? – В его тоне сквозило недоверие. – Честно?

На норманнском наречии он говорил бегло, лишь слегка коверкая звуки.

Девушка растерялась, не знала, как на это отвечать, однако ее молчание, по-видимому, нисколько не смутило гостя. Он осмотрел Рагну с головы до ног, как если бы оглядывал лошадь, проверяя, все ли в порядке. Этот взгляд был откровенно грубым.

– Позволь представиться, – произнес мужчина. – Я епископ Ширинга. Меня зовут Уинстен, а мой брат – элдормен Уилвульф.

* * *

Рагна не находила себе места. Само появление Уинстена в Шербуре будоражило ее воображение. Это же брат Уилвульфа! Всякий раз, поглядывая на епископа, она думала о том, насколько близок этот мужчина к ее возлюбленному. Они вместе выросли. Уинстен должен хорошо знать Уилвульфа, должен восхищаться его достоинствами, уметь прощать его слабости и распознавать его настроение намного лучше, чем удавалось Рагне. Вдобавок он и внешне отчасти походил на Уилвульфа.