Вечер медведя (ЛП)

Оборотни и люди были очарованы. Он улыбнулся, когда она плавно перешла к другой песне — более непристойной, от которой таверна закачалась.

Бен понял. Ее песни проникали достаточно глубоко, чтобы вызвать слезы, прежде чем смыть боль начисто и успокоить. Ее нежность и энтузиазм тронули всех, кто слушал.

У Эммы было много любви, которую она могла подарить. Пройдет совсем немного времени, и у нее появится спутник жизни. Черт возьми, любой мужчина гордился бы тем, что заботится о ней, защищает ее и лелеет.

Однако — это будет не Бен. Не может быть, не должен.

Эмма была всего лишь маленькой черной медведицей, а не гризли, и его детеныши все равно были бы слишком большими, чтобы она могла благополучно родить. Его печаль окутала все вокруг. За последние несколько недель они с Минеттой показали, чего ему не хватает в жизни. Он хотел себе вторую половинку. Хотел разделить ее со своим братом и понаблюдать, как ее формы округляются, вынашивая их отпрысков. Хотел быть окруженным любовью и заразительным смехом детенышей.

Покачав головой, он отбросил сожаления в сторону и сосредоточился на музыке.

Эмма закончила одну песню и перешла к гимну Матери. Люди вокруг таверны, казалось, едва дышали, когда дух Богини замерцал в воздухе.

Когда песня закончилась, Эмма откинулась на спинку стула, успокаивая слушателей медленными переборами на гитаре и мягким напевом. Наконец, она заговорила:

— Спасибо за внимание. Пусть материнская любовь всегда освещает ваш путь, пока вы не вернетесь домой в целости и сохранности.

Когда зал наполнился аплодисментами, ее торжественное выражение лица смягчилось улыбкой, а в голосе ясно слышалось удивление.

— Спасибо.

Несколько человек подошли к ней поговорить. Собралось еще больше. Глаза Эммы расширились, и она откинулась на спинку стула.

Райдер сказал, что медведица прожила в одиночестве три года. Три гребаных года. Таверна, заполненная людьми, должно быть, ошеломляет.

Бен встал у нее за спиной. Перекрывая шум, он тихо сказал:

— Отличная работа, бард. — Положив руки ей на плечи, он зарычал так громко, что близстоящие люди — даже нелюди — сделали шаг назад.

Лучше.

— Бен, — упрекнула она, оглядываясь через плечо.

Он сжал ее плечи и почувствовал, как ее напряжение ослабло, а затем с удовольствием погладил только что окрепшие мышцы. Она быстро поправлялась, набирала вес и мышечную массу. Погода прошлой зимой была холоднее, чем обычно, и она упомянула, что впадала в спячку в самые худшие месяцы. Впадала в спячку. Клянусь Богом. Даже его отец — параноик никогда не впадал в спячку. Оборотни редко это делали. Самки — никогда.

Изоляция Эммы, по какой бы то ни было причине, осталась в прошлом. Она выглядела счастливой, что удовлетворяло его защитные инстинкты, и ее изгибы округлялись, что привлекало другие стороны его натуры. У нее было прекрасное тело, к которому он жаждал прикоснуться. С каждым днем росла потребность исследовать ее мягкость, ее изгибы, ее запах.

Она все чаще позволяла ему прикасаться к себе.

Ему действительно не следовало прикасаться к ней таким образом, чтобы заявить на нее права перед кланом — молоденькая и невинная, она, вероятно, думала, что он просто проявляет дружелюбие, — но мужчины в зале обратили на это внимание.

Хорошо.

Пока она отвечала на вопросы, Калум пробирался сквозь толпу с бокалом красного вина в руках. Передав ей бокал, он опустился на корточки — неожиданная любезность со стороны Козантира.

— Отличный вечер, бард, — тихо сказал Калум. — Мне понравился ваш выбор. «Месть волка» всегда была одной из моих любимых.

Когда Эмма улыбнулась от удовольствия, Бен сказал:

— Да, мелодия была хорошей. Я тоже люблю истории Ронвены.

— Истории Ронвены были моими любимыми, когда я была маленькой. — Она нахмурилась, глядя на темное вино в бокале. — Но эти истории, возможно, слишком оптимистичны. Учить наших детенышей тому, что мир справедлив, может оказаться ошибочным суждением.

Очевидно, она усвоила, что мир несправедлив, и, судя по печали в ее голосе, урок оказался болезненным. Что, черт возьми, с ней случилось? Очевидно, Козантир не собирался расспрашивать ее дальше. Бен мог давить, как это делал Райдер, но, клянусь рогами Херне, он хотел, чтобы она ему доверяла. Добровольно поделилась своим прошлым.

— Оптимистично? Если вы рассматриваете только один момент времени, пессимизм может быть оправдан, в зависимости от этого момента, — сказал Калум. — Однако я не рассматриваю события как сбалансированные по набору шкал в один конкретный момент. Наша жизнь течет, как река через горный хребет, то шумно несущаяся, то тихо. Разлив по берегам за один сезон, едва заметный ручеек во время засухи. И в конце концов каждая капля воды возвращается в океан, который дал ей жизнь.

Он похлопал ее по здоровой ноге. — Существует равновесие. Однако во время бушующего весеннего паводка трудно вспомнить, как спокойно листья будут плыть по неторопливому течению.

Ее улыбка была грустной.

— Это правда.

Калум встал.

— Я попрошу кого — нибудь отвезти вас домой, когда вы будете готовы.

— Я…

— Я отвезу ее домой, — сказал Бен.