Вечер на Кавказских водах в 1824 году

– Итак, никто не хочет идти за мертвою головою? – спросил он укорительным голосом и вместе с лукавою гримасою.

– Сам не хожу и других не прошу, – отвечал рязанский помещик. – Куда будет весело, если мертвецу вздумается пожаловать к нам за своею головою.

– Не бойтесь этого посещения, – возразил артиллерист, – теперь уже минула мода прогуливаться без головы, по крайней мере для покойников.

– Почему знать? – сказал сосед мой, адъютант, освежая усы в шампанской пене. – В этом случае только первый шаг труден.

– Проклятая рана! – произнес драгунский капитан, поправляя перевязку и морщась, будто от боли. – Если б не она, я принес бы этот череп на забаву компании. Кладбище для меня не страшнее бахчи с арбузами.

– Что касается до меня, – примолвил гвардеец, шаркая под столом ногами и задобривая всех бокалами, – мне не хочется покинуть столь приятного общества… особенно не дослушав до конца занимательный рассказ ваш о венгерце, – прибавил он, учтиво обращаясь к зеленому сфинксу.

– Окончание моего занимательного рассказа зависит от судьбы, – очень сухо отвечал повествователь.

– Неужели же вы не знаете, что увидел друг ваш в коридоре? – спросил с беспокойством нетерпения артиллерийский ремонтер.

– По крайней мере вы этого не узнаете, – хладнокровно отвечал таинственный человек.

– Но куда же делся тогда племянник полковника с привидением? – торопливо спросил тощий прокурор. – G таким вожатым он наверное добрался до клада.

– Вырытый клад? Привидение? Вы, видно, знаете более моего. Я ни слова не говорил о привидении, – отвечал сфинкс.

– Но, боже мой, что сталось по крайней мере с венгерским кадожем в час смерти? – вскричал москвич с видом отчаянного любопытства.

– Не мне разглашать исповедь кончины и похищать тайны могил, – ответствовал важно человек в зеленом сюртуке. – Племянник полковника живой человек, – он знает все лучше моего; спрашивайте, – я пожелаю вам полного успеха.

Жужжанье неудовольствия, как пылание сухого бурьяна, послышалось кругом всего стола. Возбужденное любопытство требовало какой-нибудь жертвы, и драгунский капитан решился удовлетворить его аппетиту рассказом.

– Я плохой краснобай, – сказал он, – тем более что в последние годы службы на Кавказе чаще слышу выстрелы и лучше понимаю конское ржание, чем людской говор; однако ж если господам не скучно будет выслушать приключение подобного же рода, с родным моим братом бывшее, то я чем богат, тем и рад.

Разумеется, приглашения и просьбы посыпались на него, как пудра. Пыхнув последний раз трубкою, он начал так, сквозь облако табачного дыма: