Вечер на Хопре

– А вот как выпьешь, так поймешь, – прервал подьячий. – Ну, братцы, разом! Да здравствует наш отец и командир!..

Все гости, кроме батюшки, осушили стаканы.

– Ба, ба, ба! Хозяин! – закричал подьячий. – Да что ж ты не пьешь?

– Нет, любезный! – отвечал батюшка. – Я и так уж пил довольно. Не хочу!

– Да что с тобой сделалось? – спросил толстый казак. – О чем ты задумался? Эй, товарищи! Надо развеселить хозяина. Не поплясать ли нам?

– А что, в самом деле! – подхватил приказный, – мы посидели довольно, не худо промяться, а то ведь этак, пожалуй, и ноги затекут.

– Плясать так плясать! – закричали все гости.

– Так постойте же, любезные! – сказал батюшка, вставая. – Я велю позвать моего гуслиста.

– Зачем? – прервал подьячий. – У нас и своя музыка найдется. Гей, вы, начинай!

Вдруг за печкою поднялась ужасная возня, запищали гудки, рожки и всякие другие инструменты, загремели бубны и тарелки; потом послышались человеческие голоса; целый хор песельников засвистал, загаркал да как хватит плясовую – и пошла потеха!

– Ну-ка, хозяин, – проговорил казак с красноватым но сом, уставив на батюшку свои зеленые глаза, – посмотрим твоей удали!

– Нет! – сказал батюшка, начиная понимать как будто бы сквозь сон, что дело становится не ладно. – Забавляйтесь себе сколько угодно, а я плясать не стану.

– Не станешь? – заревел толстый казак. – А вот увидим! – Все гости вскочили с своих мест.

Покойного батюшку начала бить лихорадка – да и было отчего: вместо четырех, хотя и не красивых, но обыкновенных людей, стояли вокруг него четыре пугала такого огромного роста, что когда они вытягивались, то от их голов трещал потолок в комнате. Лица их не переменились, но только сделались еще безобразнее.

– Не станешь! – повторил, ухмыляясь насмешливо, подьячий. – Полно ломаться-то, приятель! И почище тебя с нами плясывали, да еще посторонние, а ведь ты наш!

– Как ваш? – сказал батюшка.

– А чей же? Ты человек грамотный, так, верно, читал, что двум господам служить не можно, а ведь ты служишь нашему.

– Да о каком ты говоришь господине? – спросил батюшка, дрожа как осиновый лист.

– О каком? – прервал большеголовый казак. – Вестимо, о том, о котором я тебе говорил за ужином. Ну вот тот, которого слуги ложатся спать не молясь, садятся за стол не перекрестясь, пьют, веселятся да не верят тому, что печатают под титлами.

– Да что ж он мне за господин? – промолвил батюшка, все еще не понимая порядком, о чем идет дело.

– Эге, приятель! – подхватил подъячий. – Да ты, никак, стал отнекиваться и чинить запирательство? Нет, любезнейший, от нас не отвертишься! Коли ты исполняешь волю нашего господина, так как же ты ему не слуга? А вспомни-ка хорошенько, молился ли ты сегодня, когда прилег соснуть? Перекрестился ли, садясь ужинать? Не пил ли ты, не веселился ли с нами вдоволь? А часа полтора тому назад, когда ты прочел вон в этой книге слово: «Наш еси, Исакий, да воспляшет с нами?» – что? разве ты этому поверил?

Вся кровь застыла в жилах у батюшки. Вдруг как будто бы сняли с глаз его повязку, хмель соскочил, и все сделалось для него ясным. «Господи боже мой!..» – проговорил он, стараясь оградить себя крестным знамением, да не тут– то было! Рука не подымалась, пальцы не складывались, но зато уж ноги так и пошли писать! Сначала он один отхватал голубца с вывертами и вычурами такими, что и сказать нельзя, а там гости подцепили его да и ну над ним потешаться. Покойник, рассказывая мне об этом, всегда дивился, как у него душа в теле осталась. Он помнил только одно: как комната наполнилась огнем и дымом, как его перебрасывали из рук в руки, играли им в свайку, спускали как волчок, как он кувыркался по воздуху, бился о потолок, вертелся юлою на маковке и как наконец, протанцевав на голове казачка, он совсем обеспамятел.

Когда батюшка очнулся, то увидел, что лежит на канапе и что вокруг его стоят и суетятся его слуги.

– Ну что? – прошептал он торопливо и поглядывая вокруг себя как полоумный. – Ушли ли они?

– Кто, сударь? – спросил один из лакеев.

– Кто! – повторил батюшка с невольным содроганием. – Кто!.. Ну, вот эти казаки и приказный…

– Какие, сударь, казаки и приказный? – прервал буфетчик Фома. – Да сегодня никаких гостей не было, и вы не изволили ужинать. Уж я дожидался, дожидался и как вошел к вам в комнату, так увидел, что вы лежите на полу, все в поту, изорванные, растрепанные и такие бледные, как будто бы – не при вас будь слово сказано – коверкала вас какая-нибудь черная немочь.

– Так у меня сегодня гостей не было? – сказал батюшка, приподымаясь с трудом на ноги.

– Не было, сударь.

– Да неужели я видел все это во сне?.. Да нет! Быть не может! – продолжал батюшка, охая и похватывая себя за бока. – А кости-то почему у меня все так перемяты?.. А эти две свечи?.. Кто их на стол поставил?

– Не знаю, – отвечал буфетчик, – видно, вы сами изволили их засечь, да не помните спросонья.

– Ты врешь! – закричал батюшка. – Я помню, их принес Андрей; он и на стол накрывал, и кушанье подавал.