Вечер. Окна. Люди

Нас ждет или смерть, иль победа,
Вперед, вперед, товарищи, вперед!

Выстрелов не было. Перед нами пустели улицы — будто ни белогвардейцев, ни интервентов нету, вымерли, будто победа уже вот она — наша! И так странно было часом позже, когда мы шли домой, видеть на тех же улицах, где проходила демонстрация, множество военных патрулей — белогвардейских, английских, американских… Значит, испугались?!

Я нарочно шла прямо на них, заносчиво вскинув голову, но они равнодушно пропускали меня, они просто не знали, что я уже взрослая, что я только что как равная шла в рядах! И я не знала, не догадывалась, что приобрела что-то очень важное, может быть самое главное — и на всю жизнь, — в этот метельный день, когда выстрелов не было, но они могли и быть.

ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ СЕГОДНЯ

«Ветер, ветер — на всем божьем свете!» — эти слова уже были написаны Александром Блоком, только я их не знала. И еще не были написаны ни «Песня о ветре» Луговского, ни «Ветер» Лавренева. Но образ возникал естественно из порывистой размашистости революции, этим буйным ветром выдуло из Мурманска интервентов и беляков. А всю нашу жизнь просквозило и переиначило. Захотелось передать это ощущение в стихах — их тогда сочиняли много и пылко. «Ветер, ветер, стремительный ветер» — так я написала, но рифмы к ветру не нашла и… ну и черт с нею, с рифмой, когда этот самый ветер подхватил и закружил меня, когда вокруг все создается заново и от молодежи не отмахиваются, а зовут ее, и уже существует большая молодежная организация — РКСМ, Российский Коммунистический Союз Молодежи, и у нас вот-вот будет своя комсомольская организация, 21 марта собрание!

Среди маминых книг был роман под названием «Жизнь начинается завтра». Мне казалось, что название относится ко мне: все — завтра, а оно, это «завтра», очень далеко, еще надо расти и расти… И вдруг — у ж е! Не когда-то там, а  с е г о д н я  начинается жизнь!

И все-таки появилась закавыка, тот же несчастный пункт устава, теперь уже всероссийски утвержденный — с четырнадцати лет. В докладе на собрании было уточнено: «начиная с года рождения 1905-го»… А если у меня — шестой?!

К столу, где записывали в члены комсомола, выстроилась веселая очередь. Я тоже встала в очередь, готовясь спорить и требовать, а если надо — ругаться… Только бы не зареветь! За столом сидели молодые ребята, они придираться не будут, но сбоку стоял незнакомый взрослый человек, лобастый и глазастый, в каждого так и впивается взглядом, каждому задает вопросы… Я тихонько спросила — кто такой? Говорят — из укома большевиков. Ох! Как ни старайся выглядеть постарше, он вопьется взглядом и скажет: «А ты куда, мелюзга?»

Фамилия, имя…

— В «Восходе солнца» была? — спросил глазастый.

— Была.

— Значит, опытный товарищ, — улыбнулся он.

Жуткая минута приблизилась вплотную:

— Год рождения?

Я начала обстоятельно и медленно:

— Одна тысяча девятьсот… — И после паузы: — Пятый!

— Распишись.

Старательно расписалась и отошла вприпрыжку. Нечестно? Ничего подобного! Идет революция, все — на слом, «мы наш, мы новый мир построим!» — и вдруг какие-то старорежимные ограничения, еще бы церковную метрику спросили! И при чем тут год рождения, ведь я-то знаю, что смогу все, чего потребует революция, не хуже этих, которые с пятого и четвертого года!

Рассказывая, я злоупотребляю восклицательными знаками? Но вся жизнь тех дней шла на восклицательных знаках.

Ждали — не без трепета — партизанский отряд Ваньки Каина. Про Каина рассказывали всякое, рисовался он чем-то вроде прогремевшего на Украине батьки Махно. Знали, что со своим отрядом он захватил белогвардейский бронепоезд, прошел с ним по линии, громя остатки белогвардейщины, а теперь на том же бронепоезде движется к Мурманску. Ждали «грозу», ведь недаром он взял себе имя Каин. А приехал совсем не страшный, немногословный дядя из архангельских крестьян, Иван Константинович Поспелов, начал мирно работать в Совете, а в комсомол из его отряда пришли двое — четырнадцатилетний, маленького роста, но на редкость ширококостный, весь квадратный Кирик Мастинин и дочка Ваньки Каина, шестнадцатилетняя Аня Поспелова, застенчивая девушка с русой косой, заговорят с нею — краснеет, теряется, а ведь участвовала в боях! Я завидовала ей, но особенно Кирику: всего на шесть месяцев старше меня, а полтора года воевал!