Вечер пятницы

- Не знаю. Не спала совсем... в половине третьего проснулась - нет, даже раньше, наверное, в четверть. И уже больше не смогла уснуть. Такое ясное небо, как зимой, все звезды заглядывают в окно, как зимой, а они не должны быть как зимой ведь лето, правда? Лето... - Она надолго замолчала. Постников ждал. - Поэтому очень страшно... такие острые, что хотелось кричать.

- Кошмар, - сочувственно сказал Постников. - А окно занавесить нельзя было?

- Какой ты глупый, Димка. Я занавесилась, я забаррикадировалась, я подушкой накрылась - они все равно режут, и мозг, я так и чувствовала, слоится, как от маленьких ножичков, на сегменты. Такие маленькие невероятно острые ножички, как во сне жены Петепра, помнишь, в "Иосифе"?

- Кого?

- Дима! Ты так и не читал Манна? Ты должен немедленно наконец прочесть Манна! Обещай мне!

- Обещаю, - сказал Постников.

- Я верю... И вот в какой-то момент мне показалось, что ночи мне не пережить, понимаешь? Я не вставала сегодня, лежала, читала и ждала тебя. Или хотя бы твоего звонка. Я еще жду.

- Манна читала?

Она легонько засмеялась.

- Переписку Ходасевича.

- И в институт не ходила?

- Боже, ну какой институт. Я позвонила Маняше...

- Имей сто друзей. И сто подруг...

- Ты все шутишь. Меня восхищает твоя способность при любых обстоятельствах шутить, и так естественно, что действительно все невзгоды кажутся пустяками...

Постникова, распарившегося на улице, начало теперь неприятно познабливать у раскрытого окна. Но он боялся сказать, что мол, прости, подожди секунду, я рубаху накину - Анна могла тут же произнести замкнувшимся голосом: "Извини, я не буду тебе мешать", опять бросить трубку, а потом кукситься месяц или два и только где-нибудь к первому снегу сообщить: "Знаешь, когда ты не захотел разговаривать - помнишь, летом? - я ощутила вдруг, что какая-то ниточка порвалась..." Постников подобрал под себя ноги и прижал локти к бокам.

- У нас теперь собака.

- Какая собака?

- Бедлингтон. Удивительный щенок, нежный, норовистый, умница. Дочка захотела собаку, и я не могла ей отказать. Должен же у девочки быть хоть один друг среди всей этой своры факультетских приятелей.

- У всех должен, - сказал Постников, постукивая зубами. - У нее терьер, у тебя - я... Угу?

Она снова засмеялась каким-то сытым смехом.

- У него родословная по обеим линиям прослежена до восемнадцатого века. И потом, это самая модная порода сейчас. Вряд ли ты можешь похвастаться каким-либо из этих двух достоинств.

- Вряд ли, - улыбнулся Постников.

- Это так забавно. С ним хлопот больше, чем с ребенком, не шучу. Нужно давать витамины по часам. Сегодня я встала только дать ему витамины по часам. И, знаешь, я ощущаю, что в моей жизни снова появился какой-то смысл. Не представляю, как мы будем выходить из положения, когда мне все-таки придется выйти на работу... А он, чудо такое, чувствует, что мне трудно... он как овечка, понимаешь, и глаза - точно у "Арфистки", помнишь, в углу?

- Какой арфистки в углу?

- Ты не был на выставке, разумеется. Боже мой, Димка, иди завтра же, она в понедельник уезжает - это собрание маркграфов Готторп-Нассауских, пятнадцатый век, и немножко шестнадцатый, ты этого больше нигде не увидишь. Там страшная очередь, но Карен меня провел, я бродила полдня, забыла обо всем, мне казалось, я живу... А потом... Почему ты не почувствовал?

- Прости. Я был очень занят, правда.

- Занят... - сказала она и дала отбой.

Он обалдело держал трубку несколько секунд, раздумывая, стоит ли еще позвонить. Из окна напротив, перекрывая музыкальное месиво, торжественно и бодро зазвучали позывные программы "Время", и Постников даже сплюнул с досады. Елки-палки, девять уже. Считай, вечера нет. "На неделю раньше запланированного срока завершили сев озимых труженики сел Северной Кубани", - говорил диктор поверх разделявшей дома лужайки. Опять озимые, с тоской думал Постников, торопливо влезая в рубашку. Опять осень, опять год прошел... Опять ни черта не успел.