Вечер потрясения (СИ)

Водитель, придя в себя, тронул грузовик, осторожно съезжая с парома и карабкаясь вверх по отлогому песчаному склону. Ему еще предстояло дождаться, когда на левом берегу Дона окажется вся рота, и только потом – двинуться дальше на юг. Впереди были еще долгие часы пути, сотни верст извилистых степных дорог, прежде, чем рота, каждый конкретный ее бензовоз, окажется на передовой, где уже сейчас ее нетерпеливо ждали сражавшиеся танкисты и мотострелки, сжигавшие последние литры топлива в баках своих машин. Но когда заправщики все же доберутся до цели, все уже закончится, залпы орудий и грохот взрывов смолкнут, и на степь снова опустится тишина.

Очередной взрыв, взметнувший фонтан земли и пламени прямо по курсу танка-тральщика Т-90, оказался последним. Не дожидаясь приказа, механик-водитель ударил по тормозам, заставив сорокашеститонную боевую машину замереть на месте.

– Прорвались, – прошептал командир танка, распахивая люк и высовываясь по пояс из башни, чтобы, обернувшись назад, увидеть изрытую воронками, перепаханную стальными лентами гусениц полосу земли, очищенную от затаившейся смерти. И, чувствуя, как сердце наполняет совершенно безумный восторг, офицер уже в голос, так, что слышно было, наверное, за версту, закричал, не в силах больше сдерживать рвущийся из груди радостный вопль: – Вашу мать, прорвались! Живы!!!

Минное поле осталось позади, его смертоносные клыки разжались, выпуская танковый полк из мертвой хватки. Кроткая майская ночь отступала, а вместе с ней схлынуло накопившееся напряжение, не оставлявшее экипаж все те долгие часы, когда они вели свою машину самым малым ходом, буквально на ощупь, зная, что каждый оставшийся позади метр может оказаться для них последним, и вздрагивали, слыша проникавший даже сквозь толщу брони грохот взрывов. И теперь, хоть и не было такого приказа, механик-водитель остановил танк, вслед за своим командиром выбравшись из-под брони, чтобы увидеть, как следом ползут по узкому проходу, переваливаясь на ухабах, спотыкаясь, когда впереди оказывались еще дымящиеся воронки, танки их батальона.

Полк медленно, с ощутимой натугой, просачивался сквозь это бутылочное горло, стиснутые с обеих сторон границами минного поля, простиравшегося на десятки километров. Водители танков, боевых машин пехоты, обычных грузовиков подразделения технического обеспечения вели вои машины с предельной осторожностью, боясь сбиться с курса даже на один метр. Забыв о требованиях уставов и наставлений, обязывавших строго выдерживать интервал между машинами в колонне, водители вели технику почти вплотную, чтобы как можно быстрее преодолеть опасную зону, где каждый шаг мог грозить смертью.

– Сейчас бы водки! – мечтательно воскликнул командир превращенного в тральщик Т-90, устало стаскивая со взмокшей головы шлемофон и оборачиваясь к усевшемуся на броню водителю, с наслаждением подставившему разгоряченное лицо легкому дуновению прохладного ветерка.

Минувшие часы, когда танк шел во главе боевых порядков полка, когда впереди взрывы мин взметали фонтаны земли и камней, а над головой с ревом проносились на бреющем американские истребители, атаковавшие цели где-то ближе к хвосту механизированных колонн, оказались самыми страшными. Не было противника, по которому танкисты могли открыть огонь, которого могли опередить своим выстрелом, спасая собственные жизни, вырывая для себя еще хотя бы несколько мгновений. Надежный трал КМТ-7 не подвел, приняв на себя всю мощь взрывов, но как же тяжело, как же страшно было находиться в стальной коробке, чувствуя, как танк вновь и вновь содрогается, добравшись до очередной мины.

Механик-водитель, облегченно выдыхая, тоже снял едва не прилипший к коротко остриженной голове танковый шлем, взглянув на своего командира, и оба не смогли сдержать удивленный возглас, сдобренный отборным матом. Даже в предрассветных сумерках был виден иней первой седины, обильно осыпавший виски танкистов.

Радист, уже сорвавший голос до хрипоты, снова и снова повторял позывные, терзая приборную панель радиостанции Р-130, и полковник Белявский, сидевший от него в каком-то метре, раздраженно поморщился, затем негромко выругавшись, но на этот раз уже от злости на самого себя. Впервые в полной мере ощутив себя беспомощной мишенью, командир танкового полка Двадцать первой гвардейской мотострелковой дивизии понял, что значит настоящий страх, когда ты вынужден покорно подчиняться обстоятельствам, просто будучи не в силах что-либо изменить. Несколько часов, проведенных в середине медленно ползущей по минному полю колонны, под тонкой, словно картон, броней БМП-1КШ, взяли свое, полковник чувствовал, что не может сдерживаться, в должной мере контролировать самого себя.

– Есть связь, – вдруг воскликнул радист, кажется, сам удивившийся своей удаче, когда радиоволна все же смогла отыскать лазейку в плотной завесе помех. – Товарищ полковник, командир дивизии на связи!