Вечер в Византии

— Полагаю, мужчины считали ее хорошенькой. Господи, да с тех пор прошло уже почти двадцать пять лет! Почему вы про нее вспомнили?

— Она мне привет передала. Через общего знакомого.

— Наверное, она уже сменила пяток мужей. — Белинда поджала губы. — Я ее сразу же раскусила. Чего она от вас хочет?

— Понятия не имею. Может быть, просто хотела напомнить о себе… — Ему почему-то трудно стало говорить. — Если не возражаете, Белинда, я немного вздремну. Вконец измотался.

— Много путешествуете, — сказала она. — А вы ведь уже не мальчик.

— Пожалуй, вы правы. — Он закрыл глаза и откинул голову на подушки сиденья.

Номер ему дали на двадцать шестом этаже. На улице был туман, по стеклам барабанил дождь. За окном он увидел башни небоскребов — поблескивание стекол, ярусы тусклых огней в серой предвечерней мгле. Комната чистая, гигиеничная и безликая, обставленная не во вкусе русской аристократии. С Гудзона доносились гудки. Ничто не напоминало ему о счастливых временах, когда ставили пьесу Бреннера. Надо бы узнать, где похоронен Бреннер, и положить на могилу цветы.

Распаковка чемодана оказалась трудным делом. Летний костюм, в котором он прилетел из Канна, здесь, в дождливом городе, выглядел нелепо. Ему надо было позвонить многим людям, но он решил все звонки отложить до завтра. Все, кроме одного. Брюсу Томасу надо позвонить сейчас же, он ждет звонка.

Он назвал телефонистке номер. После усталых, визгливых голосов standardistes[43] Канна живой, бодрый голос американской телефонистки радовал слух. Томас, подошедший к телефону, был приветлив.

— Ну, знаете, это сюрприз, — сказал он. — Написать такой сценарий! Приятный сюрприз. — Значит, Клейн уже позвонил ему. — Не знаю точно, что у нас выйдет, но что-то выйдет непременно. Вы сейчас заняты? Хотите подъехать ко мне? Томас жил на 70-й улице в Восточной части города. Уже одна мысль о том, что придется добираться туда через весь город, была мучительной.

— Лучше завтра, если не возражаете, — предложил Крейг. — Измотал меня этот реактивный самолет.

— Конечно, — согласился Томас. — Десять утра вас устроит?

— В десять буду у вас. Кстати, вы случайно не знаете телефона Уодли в Лондоне? Крейг почувствовал, что Томас замялся.

— Видите ли, предлагая Уодли, я и не предполагал, что это вы написали сценарий.

— Я знаю, — сказал Крейг. — Вы с ним еще не говорили?

— Нет. Как вы понимаете, мне хотелось выяснить ваше мнение на этот счет. Но когда Клейн сказал мне, что вы согласны обсудить это предложение, я попробовал связаться с ним. В Канне его нет, по лондонскому адресу тоже. Я послал ему телеграмму с просьбой позвонить мне. Минутку, я сейчас дам вам его номер.

Вернувшись к телефону и сообщив Крейгу номер Уодли, Томас сказал:

— Если разыщете его, скажите, что я пытался дозвониться ему, хорошо? Я пошлю ему сценарий, не возражаете? Я сделал несколько ксерокопий. Ему нет смысла приезжать сюда, если он по той или иной причине не захочет работать над рукописью.

— Кажется, я где-то слышал, что он и так собирается вернуться на постоянное жительство в Штаты, — сказал Крейг.

Где-то. Над Францией, когда летел в сторону бравого Нового Света. Дорогой папа.

— Это интересно, — сказал Томас. — Ну что ж, молодец. Значит, утром увидимся. Желаю вам спокойной ночи.

Симпатичный человек этот Томас. Вежливый, предупредительный, воспитанный. Крейг заказал разговор с Лондоном и прилег на кровать в ожидании вызова. Когда он положил голову на подушку, у него закружилась голова, комната поплыла перед глазами. «Много путешествуете», — сказала Белинда. Мудрая женщина. Двадцать три года службы. Ужасно хотелось пить, но он не мог заставить себя встать и сходить в ванную за стаканом воды.

Зазвонил телефон, и он сел. Приходилось двигаться медленно, чтобы комната не поплыла опять. Телефонистка сказала, что номер в Лондоне не отвечает, и спросила, не желает ли он попробовать еще раз.

— Нет, — ответил он. — Отмените заказ.

Он посидел на краю кровати, пока не остановилась комната, потом пошел в ванную и выпил два стакана воды. Но жажда не проходила. Ему стало холодно — в отеле был кондиционированный воздух. Он попробовал открыть окно, но оно оказалось накрепко закрытым. Посмотрел на часы. Половина седьмого. В Канне уже половина первого — начало новых суток. Он долго пробыл в воздухе, покрыл большое расстояние. Кажется, никогда еще так не хотелось пить. Стакан бы пива сейчас, холодного, со льда, — какое это было бы наслаждение. Или два. Он решил, что в следующий раз поплывет через океан на пароходе. К Америке надо приближаться осторожно, шаг за шагом.