Вечера на хуторе близ Диканьки

—  Что мы допустили её? — сказал ткач очнувшись.

—  Э, что мы допустили! а отчего ты допустил? — сказал хладнокровно кум.

—  У вас кочерга, видно, железная! — сказал после небольшого молчания ткач, почёсывая спину — Моя жинка купила прошлый год на ярмарке кочергу, дала пивкопы, та ничего… не больно…

Между тем торжествующая супруга, поставив на пол каганец, развязала мешок и заглянула в него. Но, верно, старые глаза её, которые так хорошо увидели мешок, на этот раз обманулись.

—  Э, да тут лежит целый кабан! — вскрикнула она, всплеснув от радости в ладоши.

—  Кабан! слышишь, целый кабан! — толкал ткач кума. — А всё ты виноват!

—  Что ж делать! — произнёс, пожимая плечами, кум.

—  Как что? чего мы стоим? отнимем мешок! ну, приступай!

—  Пошла прочь! пошла! это наш кабан! — кричал, выступая, ткач.

—  Ступай, ступай, чёртова баба! это не твоё добро! — говорил, приближаясь, кум.

Супруга принялась снова за кочергу, но Чуб в это время вылез из мешка и стал посреди сеней, потягиваясь, как человек, только что пробудившийся от долгого сна.

Кумова жена вскрикнула, ударивши об полы руками, и все невольно разинули рты.

—  Что ж она, дура, говорит: кабан! Это не кабан! — сказал кум, выпуча глаза.

—  Вишь, какого человека кинуло в мешок! — сказал ткач, пятясь от испугу. — Хоть что хочешь говори, хоть тресни, а не обошлось без нечистой силы. Ведь он не пролезет в окошко!

—  Это кум! — вскрикнул, вглядевшись, кум.

—  А ты думал кто? — сказал Чуб усмехаясь. — Что, славную я выкинул над вами штуку? А вы, небось, хотели меня съесть вместо свинины? Постойте же, я вас порадую: в мешке лежит ещё что-то, — если не кабан, то, наверно, поросёнок или иная живность. Подо мною беспрестанно что-то шевелилось.

Ткач и кум кинулись к мешку; хозяйка дома уцепилась с противной стороны, и драка возобновилась бы снова, если бы дьяк, увидевши теперь, что ему некуда скрыться, не выкарабкался из мешка.

Кумова жена, остолбенев, выпустила из рук ног}', за которую начала было тянуть дьяка из мешка.

—  Вот и другой ещё! — вскрикнул со страхом ткач, — чёрт знает как стало на свете… голова идёт кругом… не колбас и не паляниц, а людей кидают в мешки!

—  Это дьяк! — произнёс изумившийся более всех Чуб, — вот тебе на! Ай да Солоха! посадить в мешок… То-то, я гляжу, у неё полная хата мешков… Теперь я всё знаю: у неё в каждом мешке сидело по два человека. А я думал, что она только мне одному… Вот тебе и Солоха!

Девушки немного удивились, не найдя одного мешка. «Нечего делать, будет с нас и этого», — лепетала Оксана. Все принялись за мешок и взвалили его на санки.

Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпустили и развязали мешок, — глупые дивчата разбегутся, подумают, что в мешке сидит дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра.

Девушки между тем, дружно взявшись за руки, полетели, как вихорь, с санками по скрыпучему снегу. Множество, шаля, садилось на санки; другие взбирались на самого голову. Голова решился сносить всё. Наконец приехали, отворили настежь двери в сенях и хате и с хохотом втащили мешок.

—  Посмотрим, что-то лежит тут, — закричали все, бросившись развязывать.

Тут икотка, которая не переставала мучить голову во всё время сиденья его в мешке, так усилилась, что он начал икать и кашлять во всё горло.

—  Ах, тут сидит кто-то! — закричали все и в испуге бросились вон из дверей.

—  Что за чёрт! куда вы мечетесь как угорелые? — сказал, входя в дверь, Чуб.

—  Ах, батько! — произнесла Оксана, — в мешке сидит кто-то!

—  В мешке? где вы взяли этот мешок?

—  Кузнец бросил его посереди дороги, — сказали все вдруг.

«Ну, так, не говорил ли я…» — подумал про себя Чуб.

—  Чего ж вы испугались? посмотрим. А ну-ка, чоловиче, прошу не погневиться, что не называем по имени и отчеству, вылезай из мешка!

Голова вылез.

—  Ах! — вскрикнули девушки.

«И голова влез туда ж, — говорил про себя Чуб в недоумении, меряя его с головы до ног. — Вишь как!.. Э!..» — более он ничего не мог сказать.

Голова сам был не меньше смущён и не знал, что начать.

—  Должно быть, на дворе холодно? — сказал он, обращаясь к Чубу.

—  Морозец есть, — отвечал Чуб. — А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дёгтем?

Он хотел не то сказать, он хотел спросить: «Как ты, голова, залез в этот мешок?», но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.

—  Дёгтем лучше! — сказал голова. — Ну, прощай, Чуб! — И, нахлобучив капелюхи, вышел из хаты.

—  Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги! — произнёс Чуб, поглядывая на двери, в которые вышел голова. — Ай да Солоха! эдакого человека засадить в мешок!.. Вишь, чёртова баба!

А я дурак… Да где ж тот проклятый мешок?

—  Я кинула его в угол, там больше ничего нет, — сказала Оксана.

—  Знаю я эти штуки, ничего нет! подайте его сюда: там ещё один сидит! встряхните его хорошенько… Что, нет?… Вишь, проклятая баба! а поглядеть на неё: как святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот.

Но оставим Чуба изливать на досуге свою досаду и возвратимся к кузнецу, потому что уже на дворе, верно, есть час девятый.