Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.

Кто кого перехитрит. Микулин знал, с кем дело имеет, он пробирается к селу иной дорогой, незаметно въезжает ночью. Застав Воронова спящим, схватил его, забрал все бумаги и ночью же той же окольной дорогой повез в столицу.

Доставил прямо во дворец. Как предписывал государь, все вроде сделали втайне, все равно Меншикову тут же донесли, он помчался к царице. Знал, что лучше всего начинать с нее, она подготовит государя, размягчит его. Перед ней пасть на колени и молить о защите. Не то чтобы оправдываться, нет, сжальтесь — вот его линия — сжальтесь над верным слугой, сколько лет служу вам… Он не напоминает, что стоит на коленях перед той, что стирала ему рубахи, обмывала его пьяного, прачка, солдатская прислужница, которую он уступил государю. Никогда он на этом не играл.

Но к государю лучше применить другой прием. Раскаяние и слезы — исчерпаны. И Меншиков придумывает ход, чтобы в самое сердце попасть.

Появился перед государем в старом мундире, времен Полтавской битвы, поношенном, рваном, измазанном порохом, кровью убитых под ним лошадей, трех коней тогда настигли пули. На мундире ни одного ордена, ни одной медали, все ордена, все знаки, ленты сложил в плетеную корзинку, поставил ее перед государем, рядом положил шпагу, украшенную рубинами, подарок царя. Недостоин он это носить, недостоин!

Упал перед государем. Не защищался, не ссылался на врагов своих, единственное, что просил, чтобы наказал его сам государь.

Петр перебирал ордена, медали, вспоминал: за взятие Нарвы, за Полтаву, прусский «Черного Орла», датский «Белого Слона», Святого Андрея Первозванного, маршальский жезл с бриллиантами, а еще при взятии Ниеншанца, когда Меншиков уничтожил две сотни шведских солдат, захватил большой обоз и две тысячи гражданских лиц. Здесь, в корзинке, лежала вся история их побед. Во всех решающих сражениях он действовал смело, себя не берег.

…Но себя и не забывал. Где только мог, исхитрялся найти барыш. Брал по-крупному. Надеялся на свою близость к царю, выпрашивал без стеснения.

…Неизвестно, как бы обернулось дело под Полтавой, если б Меншиков не рванул кавалерией, всеми полками не ударил. Шведы в лес, он за ними, те сдались, он тут же, не мешкая, повернул на резервный шведский корпус, в самый крайний момент угадал, врезался в гущу, под ним три лошади убило, погнал шведов, рассеял их, генерал за генералом ему сдавались.

Кавалерия Меншикова поспевала повсюду. Это его полк в начале боя заметил, как во мгле перед рассветом, крадучись, приближались к лагерю шведы.

…Не терпел ни у кого быть под началом. Интриги плел, интригами устранил фельдмаршала Огильви. Государь пригласил того еще в 1703 году командовать армией, а Меншиков стал наговаривать царю на шотландца, обвинял его чуть ли не в измене.

…А в погоню за отступающими шведами, за Карлом, ринулся кто — Меншиков со своими драгунами! Преследовал их по пятам, настигал «бегучих». 16000 сдались ему в плен! Петр тогда промедлил, а Меншиков его уговорил времени не терять, преследовать отступающих из-под Полтавы и чуть-чуть не схватил Карла XII, такие были пироги.

…Всех раздражала заносчивость его, других, таких же худородных, он не терпел. Судачили о его богатствах, наградах, подсчитывали, сколько у него десятин земли, завидовали. Но ведь работал без устали, день и ночь.

…Убеждал Петра, что никто лучше его, Меншикова, не справится. «Напрасно государь приближает к себе Ягужинского, он польских кровей, ему Россия мачеха, он меня не заменит». Прямо так, по-наглому, напирал. Представить себе не мог, что какой-нибудь Остерман заменить его способен, и ведь прав был, мерзавец, так, чтобы на все стороны, по всем оказиям, никто не мог с ним тягаться. Никто, кроме государя, первенство его не признавал, пожалуй, единственный, перед кем он искренне склонялся.

Битву при Калише он выиграл, показал, что и без наемных иноземных генералов побеждать умеем. Странно, но чем больше он следовал за Петром, тем больше обретал себя. С юных лет он появился при Петре, не имея ни связей, ни прошлого, ни воспитания, он приблизился к Петру, будучи никем, подражал ему в чем мог, пытался угнаться за его мыслью, перенял его стремительную походку, отпустил петровские усики, но вдруг обнаружились его собственные дарования, а затем и пороки. Неизменной оставалась его верность Петру, верность была его девизом, сущностью его служения, его оправданием, Петр служил Отечеству, Меншиков Петру.

У древних греков деньги открывали дорогу к власти, в России власть открывала дорогу к деньгам. Пока шла война, Меншиков храбро воевал, не очень-то думал о наживе, так, прихватывал попутно, но после Полтавы загребать принялся жадно, насытиться не мог, сколько ни получал от царя, все было мало. К тому же еще доносят, что завел счета в Лионском банке и Амстердамском. Это зачем? От этих заграничных счетов шел холодок.