Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.

Натиск на Петра, дворцовая борьба Антону Осиповичу были до удивления знакомы. Ничего не меняется в России. Из всей Петровской эпохи Меншиков получался самым понятным. Антон Осипович легко вписывал его во «властные структуры», нынешние правители приняли бы его как своего. Ему ничего не надо было бы менять, только снять парик, всех устраивало бы княжеское звание, и малограмотность, и то, что своего не упустит и другим хищникам сдачу даст. Волк, он и триста лет назад волк. «Нам бы такого, — говорил Антон Осипович, — пусть ворует, зато все крутилось бы».

Профессор заволновался.

— Какая судьба! Какая поучительная судьба! Он же доказал, что может не хуже голландцев и англичан. Вот вам и русский малограмотный мужик! Промышленник! Ему бы после смерти Петра осуществлять то, что тот не успел. У него все для этого было, и опыт, и смекалки хватало, и капитал. Погнался за короной и поскользнулся. Обидно. Такой был шанс для России!

В образе Меншикова чего-то Сереге Дремову не хватало, если бы он играл Меншикова, ему надо было бы еще кое-что, только хапуга, только вояка, только выскочка, пусть даже талантливый работник, — маловато, не хватает еще пружины, той, что увеличивает напор, вопреки всем предупреждениям и страхам. Что придавало ему силы? Деньги, капитал? Он, конечно, боялся Петра, храбрый был человек, пули не страшился, а Петра боялся ужасно, и это понятно, боялся и в то же время не боялся. Вот что озадачивало Дремова и нравилось ему в этом образе, такая диалектика. Не боялся — спрашивается почему?

С чего он взял, что Меншиков не боялся, недоумевал Молочков, впрочем, пожалуй что и так. Молочков пожевал губами, почмокал, неуверенно выдавил про слухи: ходили слухи, бездоказательные… На что Дремов возразил, что если из истории вычесть слухи, ничего интересного не останется.

— Говорили про их содомский грех, — смущенно сказал Молочков.

— Это что за штука? — спросил Гераскин.

Дремов пояснил:

— Педики, голубые, гомики… Содомцы жили в городе Содом и предпочитали блудить с однополыми. Библию надо читать.

— Про это можно другие книги читать, — обиженно сказал Гераскин. — Как же это наш царь-государь опозорился?

Антон Осипович остановил его:

— Может, это брехня? У него же дети, жена, они с Меншиковым семьянины были.

Молочков виновато сослался на иностранных историков, те приводили донесения послов.

— Иностранцы! — обрадовался Антон Осипович. — Им лишь бы оклеветать. Агенты!

Но Молочков иностранные источники полностью не отвергал. Возможно, такой грех у Петра в молодые годы случался, очень уж был несдержан, нетерпелив. Меншиков начинал денщиком, всегда под рукой был, спал под боком, бывало, на одних полатях. Страдая от кошмаров, Петр приказывал, чтобы кто-то всегда ночью был при нем.

При дворе упорно толковали об этом. Анна Монс при всех Меншикова упрекнула, прямо сказала, что задницу свою подставлял государю.

Гераскин определил Петра как бисексуала. В видах и подвидах сексуалов Гераскин разбирался с удовольствием. Мы, нормальные мужики, оказывается, принадлежали к гетеросексуалам. Даже профессор никогда не задумывался, кто он такой.

Возможно, Петр любил в Меншикове доброе начало, душевность сокровенную, которой ему не хватало? А может, не боялся потому, что пользовался Екатериной, когда она служила у него, так что они были с царем «молочные братья», совместники. Императрица связала их своим ложем?

Все, что угодно, только не педерастия, возмущался Антон Осипович, гордость России, ответственный руководитель, как можно верить в подобное! Фальсификаторы! Есть у них доказательства?

Дремов успокаивал его, приводя большой список достойных людей, даже гениев, среди которых были Микеланджело, Марсель Пруст, Чайковский, а уж про императоров и говорить нечего, куча римских плюс Людвиг Баварский, Иван Грозный…

Антон Осипович был удручен.

— Вряд ли сам Петр придавал значение этим поступкам, — говорил Дремов. — Просто когда под рукой не находилось бабы, вот он мог употребить Меншикова, и для того это тоже вроде общественной нагрузки. Наши гомики их не признали бы.

Профессор сказал Антону Осиповичу:

— Человек, не имеющий изъянов, обычно имеет мало достоинств. Когда перед нами великан, мы видим лишь его башмаки, забрызганные грязью, и думаем, что он весь такой. Великан перекликается не с нами, а с другими великанами через века.

Дремов ерошил свою лохматую коричневую шевелюру, пригибался, вертел головой, замирая. Мы знали, что это его манера думать, разыгрывая для себя какие-то сцены. Так оно и было, потому что внезапно он объявил: