Вечеринка

- Каждый раз, ложась спать, я думал о ней в надежде, что она приснится мне. Нет, не снилась. Вот ведь какое обидное дело... Только один раз приснилась. Такой получился сон странный. С пирожками. Мне приснилось, что она идет по классу с подносом, а на подносе пирожки с капустой. И каждому достается пирожок. Все молча берут и едят. Когда же она подошла ко мне - на подносе ни одного пирожка. Не достался мне пирожок, и ей тоже. Вокруг все едят пирожки так аппетитно, а она стоит передо мной с пустым подносом. И как бы спрашивает: что делать? И глаза у нее виноватые: извините, уж так получилось - не хватило вам пирожка. Я как-то глупо улыбаюсь: мол, ничего страшного, обойдусь. А самому ужасно обидно. Так обидно, что к горлу подступает горечь. Вот-вот заплачу, как маленький. И заплакал. Я плачу, а все едят. Тогда она говорит: "Вы не плачьте, я вам испеку пирог. Большой и вкусный". - "Не надо мне большого, мне бы маленький... пирожок. Мне сейчас надо, а потом будет поздно..."

После этого мне стало казаться, что она проникла в мою тайну. Знает об этом сне, участвовала в нем. И глаза у нее стали виноватыми: извините, уж так получилось.

Уж так получилось! Раньше я очень любил длинные дни, когда по часам вечер, а все вокруг залито светом. Теперь я стал любить ранние сумерки. Темные вечера были нашими друзьями: укрывали нас, когда мы шли вдвоем по скрипящим морозным улицам. Я и в темноте видел ее глаза, чувствовал их жизнь. И замечал, что она, эта жизнь, становится все радостней и труднее. Какое-то тревожное предчувствие появилось в ее глазах, но я старался не замечать его.

О чем мы говорили? Да о разных разностях. Я, например, рассказывал ей о странствующих голубях. Они водились в Северной Америке в прошлом веке. Летали не стаями, а целыми тучами. Их американцы уничтожали чем попало ружьями, палками, камнями. Целыми городами выходили на эту разбойную охоту. Лавочники, клерки, полицейские, поэты, изобретатели шестеренок все бежали и били, били, били... И дошло дело до того, что на земле не осталось ни одного странствующего голубя. Уничтожили целый вид! Помню, она очень жалела странствующих голубей. О любви мы никогда не говорили. Да нужно ли вообще говорить о любви? Разве говорят о том, что ходят по земле, дышат воздухом...

Прокоп опустил глаза. Умолк. Потом тихо, каким-то чужим голосом сказал:

- Однажды мы совершили ошибку: вышли из темной улочки на светлую. И там нас увидели вместе.

- Ай-яй-яй! - вдруг выдохнула Фокина.

У нее это получилось помимо ее воли. Она даже сама испугалась своего "ай-яй-яй" и поспешно поднесла ко рту руку с салфеткой. Но Прокоп услышал. Повернулся к Фокиной всем корпусом. Даже слегка наклонился к ней.

- Правильно, Фокина! Верно, голубушка! Нельзя выходить на свет, если любовь. Но мы забылись. Потеряли голову. Всем парням и девкам разрешается ходить обнявшись. Нам нельзя было... И пошла молва по городам и весям: учитель Седов крутит любовь со своей ученицей!

И он засмеялся жестким смехом, похожим на плач.

- Что же было дальше? - тихо прошептала Зиночка.

- Расскажите, Прокофий Андреевич, - стали просить остальные.

А Прокоп все хмурился, молчал.

- Я вам лучше про собак расскажу, - сказал он.

- Не надо про собак! Нам про любовь, - настаивал "химик", поводя озорными цыганскими глазами.

- Про собак, между прочим, тоже интересно, - вздохнул Прокоп, и в это мгновение со стороны окна донесся тонкий детский голосок:

- Про собак интересней!

Все оглянулись и увидели мальчишку. Не всего мальчишку, а круглую ушастую голову и подбородок, прижавшийся к подоконнику. Глаза мальчика были широко раскрыты, и в них горело яростное любопытство. Он наблюдал за происходящим в классе, и то, что видел и слышал, было таким необычным, что сковало его, как действие гипноза.

Зина поднялась со стула, сокрушенно воскликнула:

- Пряхин! - И устремилась к окну.

Пряхин не шелохнулся.

- Ты что здесь делаешь?

- Смотрю.

- Не смотришь, а подсматриваешь, - сказала Зина. - А подсматривать за взрослыми отвратительно.

- Отвратительно? - переспросил мальчик, все еще не приходя в себя.

- Ты давно подсматриваешь? - спросила Зина.

- С самого начала.

- С самого начала! Немедленно отправляйся домой. Тебе здесь нечего делать!

- Так интересно же, - пояснил мальчик.

- Что ты слышал?

- Как песни пели... слышал. А когда говорили, было плохо слышно. Но про собак я слыхал.

Мальчишке не хотелось уходить. Сейчас, глядя в окно школы, он сделал удивительное открытие. Оказывается, учителя могут петь, смеяться, есть винегрет - как все обычные люди. Но от этого они не упали в его глазах, напротив, приобрели новые любопытные качества и стали ближе.

К окну подошел "химик":

- Хочешь бутерброд? - спросил он мальчика.

- Я сытый.

- Тогда давай отсюда. Одна нога здесь, другая дома. Понял?

- Понял, - ответил мальчик, но с места не тронулся.

Пришлось в дело вступиться Прокопу. Он подошел к окну и строго - он умел это делать - глянул на маленького нарушителя спокойствия.

- Ты знаешь, кто я? - спросил он мальчика.

- Прокоп! - выпалил первоклассник.

- Правильно. А тебя как звать?

- Я Шурик.