Буратина и Светка изъявили желание разделить участь караульного вместе со мной. Вот мы уже на верхней палубе. Я развалился прямо на вощёных досках, подперев голову рукой. Светка тоже сидит на полу рядом со мной, опершись спиной на перегородку кубрика. Она укутана в плед из которого торчит только голова. Буратина развалился в шезлонге напротив и начиняет зельем папироску. Между нами небольшой столик уставленный фруктами и бутылками с вином. Ночь снова тёплая но тёмная. Теперь уже поздно светает. Мы со Светкой задрав глаза любуемся огромным звёздным куполом, крышей гигантского но очень уютного шатра. Яхта находится в широком месте, на разливе, так что подсвеченные огоньками берега почти не видны. Это отличное, хорошо просматриваемое место для стоянки. Вечеринка сбавила обороты, но не затихла совсем. Внизу слышатся крики девчонок, и бряканье гитары Геракла. Скоро крики перерастут в блаженные стоны. Здесь наверху негромкая успокаивающая музыка: хиты «Роксет» и «Аэросмит», медляки «Энигмы» и «Скарпов», мягкие и эротичные голоса Милен Фармер и Марайи Керри.
У Буратины всё готово. Он запаливает косяк от позолоченной бензиновой зажигалки, переворачивает папироску угольком к себе, глубоко запихивает в рот, словно собирается прижечь гланды, сжимает бумажный мундштук между пухлых губ, подползает к нам на корячках и по очереди пускает «паровозики» в покорно открытые рты. Когда он нависает над Светкой, я чувствую давно забытый укол ревности. Но это ненадолго, потому что становится весело. Теперь меня смешит сам вид и поза полного взрослого человека, который зачем-то стоит раком на верхней палубе белоснежной яхты дрейфующей посреди огромной реки. Я начинаю заливисто хохотать и не могу остановиться. Буратина и Светка словно заразу подхватывают этот бессмысленный хохот и теперь мы смеёмся хором. Смеёмся взахлёб, до слёз, как раньше, когда мы могли веселиться и хохотать просто так, потому что мы молодые, потому что всё ещё впереди… Этот беспричинный смех как ответная реакция на подступающий страх. Веселье и страх, вот два полюса, в которые тебя попеременно швыряет от дыма ароматной травки. Если прекратить смеяться, тут же начнёшь думать, а с мыслями обязательно придёт страх. В какой-то мере он является одним из непременных компонентов процесса, без которого невозможно получить полного удовольствия от травки.
Чтобы пламя безудержного веселья не затухало, мы с Буратиной подбрасываем в него дров, вспоминая весёлые истории оттуда.
– А помнишь Риту? – говорит Буратина и его огромный рот растягивается до самых ушей.
Услышав знакомую кличку, я снова бьюсь в конвульсиях, вызываемых приступами хохота.
Помню ли я Риту? Глупый вопрос. Да большая часть весёлых дворовых историй связана с этим именем. Рита учился с нами в одной школе и жил в одном дворе, но был на год старше. Это был человек особенный и выдающийся, только лишь потому, что считал себя таковым. Отец и мать Риты, были какими-то шишками и часто мотались по загранкам, вследствие чего он всегда был одет в модное импортное шмотьё.
Ещё у Риты был двухкассетный магнитофон;
ещё у Риты был видик;
ещё у Риты был моцик (но об этом чуть позже).
Учителя не разделяли мнения Риты и его родителей о том, что он вундеркинд, так что успеваемостью он не отличался. Спортивных, творческих и прочих выдающихся результатов Рита тоже не демонстрировал. Он выделялся одним качеством – заносчивостью, поэтому не имел настоящих друзей. Липовых вокруг Риты было полно, ведь он всегда был при деньгах и…и этого пожалуй достаточно.
Свою кличку Рита получил после того, как в один прекрасный летний день вышел во двор покрасоваться в обновках, привезённых отцом из очередного заграничного вояжа. Он расхаживал по двору в белоснежных кроссовках и чёрной футболке с надписью «Puma» над которой располагался крошечный силуэт какой-то кошки. Не подойди он тогда поздороваться к нашей, мирно покуривающей на лавочке компании , так и остался бы на всю жизнь Гришей Пантелеевым. Но он не мог не подойти и не засветить свои обновки. Пацаны, завистливо скрипя зубами, оценивали Гришин прикид, а я отчаянно напрягал мозги, чтобы выдать очередную колкость.
– Кроссы у тебя зачётные, а вот футболка женская, – выдал я Грише пожимая его вечно влажную ладонь.
– С чего ты взял, что женская? – Ухмыльнулся Гриша.
– А потому что на ней Рита написано!
Бомба взорвалась, разметав гогочущих парней по лавке и лужайке. Гриша ещё долго пытался втолковать недалёким остолопам, что на футболке написано «Пума», только английскими буквами, а они просто тупые неучи. Напрасно старался Гриша. Да и не Гриша это уже был, а Рита.
Кличка прилепилась к нему, как растаявшая жвачка к штанам на жопе. Во дворе и школе хорошая кличка больше, чем имя. Про своё настоящее имя Рите пришлось забыть надолго, вплоть до переезда в другой район. Да – в этой футболке его больше никто не видел.
– Расскажи про моцик, Светка же не знает! – заливается Буратина.
– Про моцик? – я широко улыбаюсь и начинаю вспоминать.