— Ивнев, — вдруг сказал кто-то устало и медленно, — ты чем питаешься? Сам обдристался по уши, и еще в тебе осталось навалом?
Я вытянулась в струнку, пытаясь угадать говорившего. Нет, не угадать, а поверить, что это Борис Юрьев. Он же продолжал:
— Я приму на веру все, что угодно. Но не бросающуюся на задохлика Артемьева разведенную по собственной инициативе Полину.
— А что, только замужние и покинутые бросаются на мужиков?
— Нет, но я тебе фамилию мужа скажу, — ласково посулил Борис.
«Не надо», — хотелось завопить мне. Но Юрьев фамилию произнес. Раздался мужской присвист. Тишина.
— Это Витек все врал, — убежденно, почти фанатично затараторил Слава. — Он такой был, если что-то в руки сразу не плыло, мог и присочинить. Ой, а не ее муженек его заказал?
— Пачкаться бы не стал, — отрубил Борис.
— Тогда я сначала начну, — откашлялся Ивнев.
— Резани правду-матку, — благословил его Юрьев.
— Выключи, пожалуйста, — попросила я Измайлова.
Он щелкнул клавишей.
— Я не преследовала Виктора, все было наоборот.
— Не переживай, — участливо посоветовал Измайлов. — Ты еще не привыкла к тому, что тебя выдумывают такой, какая ты выгодна? И веришь в умение мужиков благородно сносить отказы во взаимности? Я собирался лишить тебя удовольствия прослушивания этой части. Но тебе действительно пора взрослеть.
— Но Виктор и Слава — не Анна Ивановна, они современные люди!
— Смешная ты, Поленька.
— Я обязана была отчитаться, с кем жила раньше? Я должна поклясться, что не имела отношения к делам мужа?
— Нет и нет.
— Кто-нибудь после откровений о прошлом осмелится ко мне прикоснуться?
— Найдется смельчак, не все боятся фамилий.
— Ты знал?
— Нет, это был козырь Бориса.
— Ты меня презираешь?
— Восхищаюсь. Уйти от таких деньжищ.
— Лжешь?
— Не привык.
— Измайлов, полковнику милиции нельзя с женщиной…
— Женщине, полковнику милиции, не стоило бы. Продолжим?
Продолжим. Как я продолжаю всякий раз, добравшись до конца.
И вновь зазвучал голос Славы Ивнева. Они, трое сокурсников, поддались очарованию задумки Коли Муравьева о собственном деле. Скинулись, оформились, вгрызлись в работу. Как часто бывает, генератор идеи оказался самым бедным. Далее по возрастающей поднимались Виктор, Петр и Слава. Через полгода вылезло наружу, что Петру Коростылеву и Коле Муравьеву сухомятка рутинного труда противопоказана, и они запивают его водкой. К ним съезжались толпы заказчиков, чтобы за российскую бутылку сорокаградусной получить то, что стоило нескольких ящиков импортного спиртного, если уж измерять цену в поллитровках. Фирма несла убытки, и Слава постановил: или парни кодируются, или прощаются с коллективом. Они согласились лечиться.
— Останови запись, — снова сказала я.
— Невмоготу?
— Я выложу тебе кое-что. Возможно, не в струю, но все равно. Слишком свят Слава в собственной редакции.
— Поля, только щади мое целомудрие.
— Меня бы кто когда пощадил.
— Ну, в знак солидарности выдюжу. Приступай.
Несколько лет назад мне предстояло писать о кабинетах анонимного кодирования. Их развелось так много, что только феноменальная жажда горькой у неизбалованного сластями народонаселения могла спасти его от соблазна поголовной и одномоментной завязки. Не мудрствуя с антитабачным вариантом, я придумала посетить форпост здорового образа жизни в трогательном образе девушки, отчаявшейся в одиночку справиться с проблемами неразделенной любви и алкогольной зависимости. Я позвонила по первому попавшемуся в газете номеру, выяснила, что сначала надо в течение пяти дней подвергаться рефлексотерапии, а на шестой кодироваться в группе. Я совершенно по-свинячьи хрюкнула, услышав о стоимости услуг. Но членораздельно сообщила алчному человеку на другом конце провода: «Здоровье дороже». Потом я робко поклялась себе не спиваться и регулярно лечить кариес. Если здоровье и было дороже, чем кодирование и протезирование зубов, то ненамного.
В понедельник я отправилась. Поликлиника, в которой приютился кабинет, была пуста, как выброшенный спичечный коробок. Я минут десять провела в одиночестве, а потом ко мне присоединились мужчина и женщина. Им было лет по тридцать, стаж вкалывания в семье уже придал им черты добросовестных мастеровых, не самая дешевая одежда претендовала на что-то, но я не поняла, на что именно. Январский денек случился не из безмятежных. Ночной буран наделал завалов и заносов, нарвал проводов. Транспорт впервые на моей памяти имел уважительную причину для отсутствия и вовсю ею пользовался. Мы с вновь прибывшими сговорились не терзаться понапрасну: наверное, доктор откуда-то продирается к нам сквозь непогоду и ее последствия, чтобы помочь вернуться к детской трезвости и оценить божественный вкус напитков типа лимонада. Дождемся. Женщина пала под бременем тишины, скуки и любопытства первой.
— Вы насчет родственника консультироваться или как? — спросила она меня.
Не опробовать на ней свою легенду было грешно. Но, видимо, я по неопытности перестаралась. Потому что женщина, выслушав перечень моих симптомов, почерпнутых в мутном кладезе занятого у приятеля учебника наркологии, восхитилась: