Вечерняя звезда

Генерал и в самом деле решил, что в чем-то виноват, и от этого пришел в ужас. Что он опять натворил? Все становилось невыносимым. И его, и Аврору стало настолько легко ранить все, что относилось к вопросам пола, что даже невинное упоминание об этом запросто могло взбесить обоих. Он, в сущности, и знать не знал о романах Аврориной матушки, да и даже если бы их у той было много, что с того? Это все было в Нью-Хевене, много лет тому назад. Кроме того, в Нью-Хевене находился Йельский университет, а все, кто жил рядом с ним, были склонны заводить романы. Вот он обидел Аврору, а ведь они еще даже не позавтракали. Если от малейшего намека на секс она может зарыдать, ему лучше было бы съехать, но куда же он поедет? Детей у него не было, они с Эвелин все откладывали с этим, пока она не оказалась слишком стара. Единственный, кто из всех внуков Авроры любил его, был Тедди, но Тедди и сам был не в своем уме и свою собственную жизнь едва смог устроить. Будущее представлялось ему достаточно мрачным. В нем не было ничего, кроме жизни в доме престарелых. Бесконечный бридж и вдовушки, которых, скорее всего, и нечего сравнивать с Авророй. Да будь они даже столь же интересны, он ведь любил Аврору, а не вдовушек. А она совершенно запросто заведет себе нового возлюбленного, никогда не приедет навестить его, и останется он один-одинешенек. А может быть, даже лучше было бы остаться совсем бездомным, вот только бы научиться обходиться без костылей. В газетах писали, что большинство бездомных были вьетнамскими ветеранами. Он готов был признать, что очень многие из бездомных, которые попадались ему на глаза, пока он разъезжал по Хьюстону, и в самом деле были похожи на вьетнамских ветеранов. Да он и сам был ветераном — он вполне мог жить в палатке где-нибудь в парке, если вдруг Аврора вышвырнула бы его.

Эта печальная картина настолько испортила ему настроение, что он едва и сам не разрыдался. Никогда он не думал, что придется коротать последние дни своей жизни в парке в палатке, да и ставить-то палатку он так и не научился. Многие призывники справились бы с этим гораздо лучше него. Возможно, ему пришлось бы заплатить кому-то из бездомных ветеранов, чтобы ему поставили палатку. Это был бы достаточно грустный финал генеральской жизни, но если ничего лучшего ему не светило, так тому и быть.

Аврора чувствовала, что генерал ищет ее руку, и позволила ему подержать ее.

Она не сразу подняла глаза от подушки: ей было приятно обманываться мыслью, что, может быть, это ее мамочка снова обнимает ее, словно в детстве. Это была смешная фантазия, но вместе с тем она ее настолько успокаивала, что Авроре не хотелось расставаться с ней. Потом она с усилием отняла лицо от подушки, чтобы снова вернуться в тягостную жизнь человека с несчастными внуками и обессилевшим любовником.

Взглянув на этого обессилевшего любовника, она увидела, как ходит кадык у него на горле, а это было признаком того, что он горюет. Адамово яблоко Гектора дрожало лишь в тех случаях, когда она очень сильно огорчала его и ему приходилось сдерживать слезы. Похоже, сейчас был именно такой момент, хотя, это именно он обвинил ее мамочку в развратности. Она же лишь робко возразила против этого обвинения. Чем же был так расстроен этот человек?

— Гектор, ты собираешься расплакаться или нет, а если нет, то почему твой кадык ведет себя таким образом? — спросила Аврора.

— Извини, думаю, я был вынужден подумать о том, что закончу свои дни в палатке. Старость полна неожиданностей.

— Это жизнь полна неожиданностей, — возразила Аврора. — И эти неожиданности подстерегают нас в любом возрасте, насколько мне это удалось заметить. Должна сказать, что было как-то неожиданно взглянуть на тебя и увидеть, как твой кадык мечется из стороны в сторону, словно яблоко в бочонке. Что случилось? Я ведь ничего не делала, кроме того, что искала в телефонной книге психотерапевтов. Ты что, намерен обижаться на меня даже за столь невинное удовольствие?

— Нет-нет, меня не волнуют психотерапевты, которые тебе нужны, — успокоил ее генерал. Было совершенно ясно, что небольшой припадок Авроры прошел и настроение ее стало улучшаться. Однако любое обстоятельство могло снова вернуть ее плохое настроение, и тогда он был бы виноват во всем.

Порой с Авророй было так трудно прожить даже утренние часы, не говоря уж о целом дне, что он подумал, что жить в палатке и быть бездомным было бы даже легче.

— Я переживал о своей палатке, — сказал генерал. Он все никак не мог отбросить мысли о мрачной перспективе, которая только что представилась ему.

— О какой палатке? — спросила Аврора, окидывая взглядом свою спаленку, которая теперь была залита солнцем. — Тебе снова снилась битва при Сомме? Разве комната, в которой мы скандалим, похожа на палатку?