Вечерняя звезда

К несчастью, в день торгов он проспал, и когда приехал туда, книги уже не было. В сущности, уже почти ничего не было, хотя вокруг дома и толпилось довольно много людей. На стенах еще оставались несколько дешевых гравюр, и груда какого-то фарфора возвышалась на карточных столах в жилой комнате. По большому счету аукцион выполнил задачу: семейства Рау больше не существовало, как не существовало и их имущества. Поразило Джерри то, какими старыми были люди в толпе, и то, что это были в основном немцы. Эта толпа словно вышла из тридцатых годов или уж самое позднее — из сороковых. Многие женщины курили вставленные в мундштуки сигареты, а у одного пожилого толстяка даже был моноколь. И они были неплохо одеты, большинство — в колониальной манере, как десятилетия назад. Это были не те люди, кого обычно встречаешь на аукционах в Лос-Анджелесе. Джерри не удивился бы, если бы из опустевших пыльных спален появились бы фон Строхайм, фон Штернберг, Томас Манн или Алма Малер, если уж не сама Марлен Дитрих.

Он почти совсем опоздал на торги, но не пожалел, что все-таки приехал. Ему не досталась великая книга, зато он увидел кое-что еще более редкое: картину того Лос-Анджелеса, каким город был когда-то давным-давно — хитрым, цепким, решительным и элегантным. Люди, толпившиеся возле разрозненных вещей семейства Рау, могли казаться сгорбленными, их лица были покрыты морщинами, они могли быть чуть-чуть излишне накрашенными, но они не выглядели побежденными. Похоже, они еще собирались пожить, а тем хорошеньким семнадцатилетним американочкам, что станут у них на пути, лучше поостеречься. Возможно, они и были стариками, но не сдавались.

Оказавшись на небольшом заднем крыльце, Джерри увидел кушетку, накрытую старым покрывалом с аппликациями, изображавшими фазанов. Покрывало могло ему пригодиться, и он взял его, чтобы получше рассмотреть. Лоле понравились бы фазаны. Но покрывало было старое и пыльное, и он решил его не брать. Потом, снова расстилая его на кушетку, он поймал себя на том, что ни на один другой предмет мебели даже не смотрит. Он смотрел только на кушетку психиатра.

Тут же он купил эту кушетку и затолкал ее в свой фургон. Машина не новая, но очень полезная, решил Джерри.

После этой покупки он почувствовал гордость и даже какое-то возбуждение. Правда, после того как он поставил ее у себя, единственное, чего он никогда не делал — это не сидел на ней. Однажды Диди, его подружка, ненадолго присела на нее, но когда Джерри увидел это, ему сделалось настолько не по себе, что он предложил ей пойти прогуляться. Кушетка была чем-то необычным среди его мебели и не предназначалась для того, чтобы на ней спали, сидели и истрепали бы ее, а потом выставили бы на дешевую распродажу или поднесли бы в качестве пожертвования какой-нибудь благотворительной организации. Это была кушетка психоаналитика, по убеждению Джерри — реликвия, напоминание о более строгой, лучше отделанной и значительно более сильной в интеллектуальном отношении эпохе. Она не предназначалась для того, чтобы на ней сидели его любовницы, глядя в телевизор или делая себе маникюр.

Купленная совершенно случайно и буквально в последнюю минуту, кушетка психоаналитика Рау перевернула жизнь Джерри. На это обстоятельство он однажды указал и Авроре Гринуей, когда та лежала на ней.

А лежала она на ней лицом к нему, что было не совсем так, как полагалось лежать пациентам во время сеансов психотерапии. То обстоятельство, что она лежала лицом к нему, являлось, в сущности, первой из многочисленных побед, одержанных Авророй в борьбе за надлежащее применение к ней психотерапевтических процедур.

— Дело в том, что когда заглядываешь в собственную память, а не смотришь на врача, чувствуешь себя свободней в общении, — сказал Джерри, пока они обсуждали вопрос о том, в какую сторону ей смотреть, лежа на кушетке.

— Вам, как врачу, может быть, и виднее, но вы ведь не настолько близко знакомы со мной, — улыбнулась Аврора. Это был один из тех редких мужчин, глядя на которого тебя так и тянет улыбнуться. Она не могла понять, почему она должна лежать на неудобной кушетке и смотреть в стенку, а не на мужчину, слегка мрачноватое выражение лица которого почти неизменно придавало ей новые силы.

— Я понимаю, что не настолько хорошо еще знаю вас, — согласился Джерри. — Мне хочется узнать вас получше, и, надеюсь, мне это удастся. Но если вы будете рассказывать о своем прошлом, глядя на меня, то вы будете стараться отгадать, что думаю я о ваших рассказах. Это только замедлит лечение.

— Еще бы я не старалась угадать, о чем вы думаете. Как же я тогда могу рассказывать вам что-нибудь серьезное! — парировала Аврора. — Если вы — мой терапевт, почему же я не имею права знать, что вы думаете? Если же вы хотите скрыть это от меня, то с какой целью?