Аврора продолжала размышлять, не сказать ли Тедди о том, что у Джерри Брукнера не было диплома и что образование он получил не в колледже, но решила, что лучше этого не делать. Хотя самого Тедди и исключили из колледжа, он оставался все тем же снобом, когда речь заходила о высшем образовании. Это было обязательно, считал он. Раньше ему доставляло удовольствие поспорить с дипломированными психиатрами из Гарварда, или Стэнфорда, или еще какого-нибудь крупного университета. И этот снобизм мог снова появиться в нем, узнай он, что новый врач был сыном артистки из кабаре и пробил себе дорогу в жизнь чтением медицинской литературы. Джерри говорил, что, хотя в жизни Тедди занимал пассивную позицию, как пациент он был ужасно агрессивен. Он с пол-оборота заводился, спорил и был весьма сведущ в теории и практике психиатрии. Особенно, если речь шла о структуре личности.
В сущности, хотя она и старалась не задавать Джерри никаких вопросов и хоть на минуту вызвать у него желание рассказать ей что-нибудь из того, что рассказывал ему Тедди о матери или о самом себе, она почти раскаивалась, что втянула Тедди в это лечение у Джерри. Она чувствовала, что Тедди давит Джерри своим интеллектом — если не еще чем-нибудь, — а ощущение, что все обстоит именно таким образом, заставляло ее усомниться в том, что затеяла все это она не зря. Едва ли многие из пациентов Джерри были столь же умны и развиты. В большинстве своем это были простые люди, чаще пожилые, с изломанными, искалеченными жизнью душами. Они совершенно не разбирались в концепциях психиатрии или в структуре личности, даже своей собственной. Им всего-то хотелось немного сочувствия, нужно было, чтобы простой здравомыслящий человек их выслушал и что-нибудь посоветовал. Очень важно при этом было и то, что Джерри, будучи таким обаятельным, не был скрягой: он не заламывал непомерных цен, относился к ним со всей серьезностью, делал все, чтобы помочь им, и, без всякого сомнения, в большинстве случаев это ему удавалось.
Но было не слишком приятно сознавать, что она спала с ним, с человеком, который побаивался ума и социального положения ее внука. Она настаивала на том, чтобы они продолжали встречаться, да Джерри и не сильно сопротивлялся. Он был из разряда таких рыбок, что плавают не спеша, и по лицу его было видно, что любой, кому не лень забросить крючок, тут же его и поймает: официантки, стюардессы, медсестры из санатория и даже такая вот стареющая дама. Джерри никогда не проявлял инициативы и не отбивал атаки: когда Аврора появилась у него, он позволил ей делать с ним все, что ей заблагорассудится, но ее начинало немного раздражать, что сам он никогда не искал с ней встреч. Конечно, она не ожидала, что ему вдруг придет в голову колотить ей в дверь среди ночи, опьяненному любовью и переполненному страстью, как это уже трижды бывало с Паскалем за то время, что пошло с того дня, когда она пригласила его отужинать и вежливо сообщила, что теперь будет занята с другим.
Однако из-за того, что физически ее все так же тянуло к Джерри Брукнеру, и тянуло так сильно, она терпела и его пассивность, и то, что он так и не научился делать первого шага. В молодости этого ей было достаточно, чтобы отвергнуть многих. Она не сомневалась, что по-своему Джерри любил ее, потому что восхищается ею. Она сделала все, чтобы заставить его восхищаться собой, — кто знает, может быть, это был ее последний шанс. Она не жалела усилий, и получалось у нее неплохо, хотя нет, все-таки плохо — это было восхищение, которое она сама в нем и воспитала. Был он невероятно терпелив и мягок и в каком-то смысле чересчур откровенен, — сами по себе все эти качества были бы хороши, но не их она хотела видеть в человеке, к которому ее так сильно тянуло и с которым у нее сейчас было что-то такое, что можно считать последним броском. Она предпочла бы, чтобы он был чуть-чуть посвободней с ней или хотя бы чуть более непокорным, делал бы глупости. А вот этого-то как раз в нем и не было и не будет. И все же ее внук, такой молодой, но уже так много страдавший, был совершенно неправ, полагая, что ее слишком беспокоила разница в возрасте. На самом деле она решила, что возраст и годы ее просто не касаются, даже если думать так было опасно.
— К счастью, Тедди, ты пока еще не так много знаешь о том, что такое возраст, — сказала она. — И я на нем не зацикливаюсь, скорее, это он на мне зациклился. Я и знать не хочу о нем. Я его презираю. Я стараюсь доказать ему, что мне все известно, но от него ведь не открестишься — он существует, и все. Это и кожа, которая меня обтягивает, и то, как я дышу. Я просто старею.