Вечерние беседы на острове

Окончив, как следует, молитву, я положил ружье, взял в зубы нож, подошел прямо к тому дереву и начал на него взбираться. Сердце у меня было словно ледяное, я вам скажу; но, поднимаясь, я снова увидел предмет, и это успокоило меня, потому что он мне показался похожим на ящик, а когда я добрался до него, так чуть не упал с дерева от смеха.

Это оказался ящик, и притом ящик из-под свечей с клеймом на одной стороне. На нем были натянуты струны таким образом, что звенели, когда дул ветер. Это называется тирольской или эоловой арфой.

— Хорошо, мистер Кэз, — сказал я, — один раз вы испугали меня, но уж больше, ручаюсь, не испугаете! — Сказав это, я слез с дерева и отправился разыскивать главное капище моего врага, которое, по моим догадкам, не могло быть далеко.

Заросли были в этом месте очень густые. Я под носом у себя ничего не видел и вынужден был пробираться, прибегая к помощи ножа, обрезая нити лиан и срубая целые деревья, — деревьями я называю их по величине, но, в сущности, то были громадные плевелы, мягкие, как морковь. Я подумал, что когда-нибудь, можно будет очистить это место от растительности, и наткнулся на груду камней. Я моментально понял, что это работа рук человеческих. Бог весть, когда это было сделано, когда брошено, потому что эта часть острова была покинута задолго до появления белых. В нескольких шагах оттуда я увидел разыскиваемую тропинку, узкую, но хорошо утрамбованную, и понял, что у Кэза очень много последователей. Рискнуть взобраться туда с коммерсантом являлось примером модной смелости, и молодой человек едва ли считал себя взрослым, пока его не высекут, во-первых, а во-вторых, пока не увидит дьяволов Кэза. Это весьма похоже на канаков, но с другой стороны, посмотрев на дело иначе, то это также похоже и на белых.

Пройдя по дорожке, я вышел на чистое место и протер себе глаза. Передо мною была стена, в пролом которой входила дорожка. Стена была повалена и очевидно очень старая, но сложена очень умело из крупных камней. Теперь на острове не найдется ни одного туземца, который мог бы мечтать о подобной кладке. Вдоль по верху ее стоял ряд странных фигур, не то идолов, не то пугал. Лица были вырезаны и окрашены, глаза и зубы У них были из раковин, волосы и яркие платья развевались от ветра, некоторые из них приводились в движение дерганьем. Выше к западу есть острова, где подобные фигуры выделывают и no-настоящее время; но здесь, на этом острове, если и делали когда-либо, то теперь применение и самое воспоминание о них давным-давно забыты. Страшно, что все эти пугала были свежи, как только что вынесенные из лавки игрушки.

Тут я вспомнил, что Кэз в первый день говорил мне о своем умении подделывать островские редкости, чем многие коммерсанты заработали порядочные деньги. Я теперь понял всю штуку, понял, что эта выставка служила ему для двоякой цели: во-первых, он практиковался в изготовлении диковинок, а во-вторых, пугал приходивших к нему.

Надо вам сказать, (это придает делу еще большую странность), что вокруг меня все время звенели эоловы арфы, и на моих глазах желто-зеленая птица (вероятно, она вила гнездо) начала выщипывать волосы у одной из фигур.

Несколько дальше я нашел лучшую диковинку музея. Раньше всего я заметил искусственный земляной вал с изгибом. Разрыв землю руками, я нашел под землей натянутую на досках парусину, служившую, очевидно, потолком погреба. Он находился как раз на вершине холма, вход в него был между двух скал, вроде входа в пещеру. Я дошел до изгиба и, заглянув за угол, увидел светящееся лицо, огромное, безобразное, как шутовская маска; блеск то усиливался, то ослабевал и по временам дымился.

"Ого, — подумал я, — блестяще окрашено!"

Я должен сказать, что подивился изобретательности этого человека: при помощи ящика инструментов и весьма простых снарядов догадался устроить дьявола в храме. Бедняга-канак, приведенный сюда в сумерки, слыша завывающие вокруг арфы и видя в подземелье это дымящееся лицо, не мог усомниться, что насмотрелся и наслушался дьяволов на всю жизнь. Легко узнать мысли канаков. Вернитесь к своему возрасту от десяти до пятнадцати лет — вот приблизительно канак. Они набожны именно так, как бывают набожны мальчуганы, и большинство из них, так же точно как мальчики, посредственно честны, хотя находят, что воровать довольно забавно; их легко испугать, и им это нравится. Я помню, у нас в школе был мальчик, занимавшийся делом Кэза. Он все знал, все умел делать. У него не было светящихся картин и эоловых арф, но он смело заявлял, что он колдун, пугал нас так, что у нас душа уходила в пятки, и мы это любили. Мне вспомнилось, как учитель однажды высек его, и как мы все были удивлены, что колдун попался и ревет, как всякий другой. Я подумал: "Надо найти способ порешить так же с мистером Кэзом", и сию же минуту составил план.