Вечерние новости

Она словно услышала голос бригадного генерала Уэйда, выступавшего перед небольшой группой студентов, среди которых была и она: “Почти при всех нападениях и похищениях, устраиваемых террористами, жертвы через какое-то время начинают находить террористов. Случается, дело доходит до того, что они начинают считать террористов друзьями, а полицию и тех, кто на воле пытается их освободить, – своими врагами. Это называется “Стокгольмский синдром”.

Так оно в действительности и происходит – Джессика достаточно много читала потом об этом. Из любопытства она окунулась в историю и из книг узнала, почему это явление получило такое название.

И сейчас она своими словами, по памяти, стала пересказывать им эту странную историю, а Никки и Энгус слушали ее:

– Случилось это в Стокгольме, в Швеции, 23 августа 1973 года.

В то утро бежавший из заключения Ян-Эрик Ольссон, тридцати двух лет, вошел в один из крупнейших банков Стокгольма, находящийся на одной из центральных площадей города – Нормальмсторг. Ольссон выхватил из-под сложенной куртки автомат и выстрелил в потолок – посыпались бетон и стекло, и началась паника.

То, что произошло потом, длилось шесть дней.

Конечно, никто из участников этого кошмара понятия не имел, что пережитое ими останется в истории на многие годы, а то и столетия, под названием “Стокгольмский синдром” – этим термином будут пользоваться в научном и медицинском мире студенты и врачи всего света, как они пользуются терминами “анорексия” или “болезнь Альцгеймера”.

Три женщины и мужчина, банковские служащие, были взяты Ольссоном и его напарником Кларком Олофссоном, двадцати шести лет, заложниками. Это были: Биргитта Лундблад, хорошенькая блондинка тридцати одного года; Кристина Энмарк, живая брюнетка двадцати трех лет; Элизабет Ольдгрен, маленькая, хрупкая, беленькая женщина двадцати одного года, и Свен Сефстрем, высокий стройный холостяк двадцати пяти лет. В течение последующих шести дней эта шестерка почти все время находилась в бронированном хранилище банка, откуда преступники предъявляли свои требования по телефону: три миллиона крон наличными (710 000 долларов), два пистолета и машину, в которой они могли бы скрыться.

Заложники немало настрадались за это время. Они вынуждены были стоять с веревкой на шее – случись им присесть, и веревка задушила бы их. Им то и дело тыкали под ребра автоматом, и они ждали, что их вот-вот прикончат. Пятьдесят часов им не давали есть.

Уборной им служили пластиковые корзинки для бумаг. В бронированной комнате царили клаустрофобия и страх.

И однако же постепенно между заложниками и их похитителями стала возникать какая-то странная близость. Был момент, когда Биргитта могла выйти на волю, но не вышла. Кристина, ухитрившаяся передать кое-какую информацию полиции, потом призналась: “Я чувствовала себя предательницей”. Мужчина-заложник, Свен, сказал, что похитители были “добрые”. Элизабет согласилась с ним.

Стокгольмская полиция, держась с похитителями тактики войны на истощение, наткнулась на враждебность со стороны жертв. Кристина сказала по телефону, что она верит бандитам, и добавила: “Я хочу, чтобы вы дали нам возможность уехать с ними… Они очень по-хорошему относились к нам”. А про Ольссона сказала: “Он защищает нас от полиции”. Когда Кристине сказали: “Полиция не причинит вам зла”, она ответила: “Я этому не верю”.

Потом выяснилось, что Кристина держалась за руки с Олофссоном – тем, что был помоложе. Она сказала следователю: “Кларк бережно относился ко мне”. А после того как заложников вызволили, Кристина, когда ее уносили на носилках в карету “скорой помощи”, крикнула Олофссону: “Кларк, мы еще увидимся”.

Эксперты, обследовавшие бронированную комнату, обнаружили там следы семени. После недели допросов одна из женщин, отрицая, что у нее были сношения с Ольссоном, призналась, однако, что как-то ночью, когда остальные спали, она мастурбировала его. Следователи скептически отнеслись к тому, что у них не было сношений, но не стали настаивать.

Отвечая же на вопросы врачей, бывшие заложники называли полицию “врагом” и утверждали, что обязаны жизнью преступникам. Элизабет обвинила одного из врачей в том, что он пытается “промыть ей мозги” и заставить ее пересмотреть свое уважительное отношение к Ольссону и Олофссону.

В 1974 году, почти через год после трагедии в банке, Биргитта посетила Олофссона в тюрьме и разговаривала с ним целых полчаса.

Врачи со временем заявили, что у заложников была реакция, типичная для людей, попавших в “ситуацию на выживание”. Они привели слова Анны Фрейд, называющей эту реакцию “идентификацией с агрессором”. Но трагедия в шведском банке создала свой утвердившийся термин – Стокгольмский синдром.

– А это ведь точно, мам, – сказал Никки.

– Я никогда этого не знал, Джесси, – добавил Энгус.

– Есть еще что-нибудь интересненькое – расскажи! – попросил Никки.