Вечерний свет

Револьвер убийцы медленно падает в темноту, словно опускаясь в мощных потоках кровавого моря. Он ложится на старую перчатку, открытая ладонь которой похожа на пустую колыбель; сухие пальцы скрючены, как будто ждут подходящего момента, чтобы сомкнуться.

Острый лунный луч, пройдя сквозь изогнутые ветви дуба, находит револьвер и перчатку. Рукоятка револьвера по-прежнему в поту, и он увлажняет старую кожу. Пота убийцы совсем чуть-чуть, и он смешивается со многим, что остается невидимым и неслышным на ночном ветру. Этот ветер напитан колдовством, он высушивает пустое речное русло, и невидимое, появившееся ниоткуда, обретает осязаемость, а вскоре и реальность.

О, да. Колдовство обходится без треска огня и без кипения котлов. Оно порождено кровью. Пальцы перчатки сжимаются, движимые его силой. Воздух насыщен резким алым запахом, и перчатка пропитывается им.

В паре сотен ярдов выше по сухому руслу молодая женщина заходится в крике. Ее рот полон крови, красная струйка вылетает из ее рта при соприкосновении кулака с ее челюстью. Удары сыплются на нее, как тени, утяжеляемые словами. Женщина слышит и чувствует их, ее сгибает их вес. Еще немного – и она не выдержит. А словам и ударам нет конца; они произносятся и наносятся со знанием дела, преследуют определенный результат. Вскоре вопли женщины превращаются в условный рефлекс; так с ней происходит почти всегда.

Мужчины – полицейские, женщина – ведьма. Мужчины этого, конечно, не знают. Для них она всего лишь автостопщица, забредшая после наступления темноты в неправильный квартал города. И потом, не такая уж она и ведьма. Она всегда колдовала лишь по необходимости, очень неуверенно, только из-за того, что таскала в рюкзаке несколько кое-каких предметов, а еще из-за семейного наследства, доставшегося ей от бабки. За последнюю неделю она прибегала к своим чарам только в самых простых случаях:

1) пусть официантка забудет принести мне счет;

2) сегодня я единственная, кому известно о номере 23 в мотеле «Трейдвиндз»;

3) лишь бы эти копы не увидели, как я ловлю машину, лишь бы вообще меня не заметили…

Ясное дело, заклинание № 3 не сработало. Сработай оно, все вышло бы иначе. А теперь ведьма лежит на берегу сухого речного русла, неподалеку от моста, по которому ей никогда не пройти, от лазейки для бегства, которой ей никогда не воспользоваться. Копы с ней почти закончили. От рюкзака у нее на спине никакого проку, как и от жалкого колдовского хлама внутри. А вот кровь течет, ее кровь, и это так странно – волшебство, о котором она до сих пор не подозревала, то, которого не смела касаться из страха несусветного позора, – бабкиного предостережения.

Конечно, она не слишком-то и прислушивалась к словам своей бабки. Будь она догадливей, то… то все сложилось бы иначе. Ничто не дается бесплатно, особенно сила. Но прозрение может прийтись кстати. Ее ждут перемены, подобно тому, как все поменялось для убийцы, придавившего педаль газа и пересекшего границу округа в двадцати милях отсюда. Дорога перед ним черным-черна, стекло опущено, приглашая в машину темноту; ночь (для него) все еще наполнена музыкой реки, глубокой реки, журчащей позади него, а еще глубокого омута, ждущего его впереди.

Сжимая руль, убийца воображает, что это корабельный штурвал. Ведьма, то теряющая сознание, то вновь приходящая в себя, тоже слышит реку. А потом в ночи раздаются другие звуки. Они долетают из-под моста, и первый из них – металлический. Ржавеющая магазинная тележка извивается и начинает смахивать на скелет, ее красная ручка, к которой прикасалось столько ладоней, вытягивается, словно истосковавшись по прикосновению, и добирается до перчатки с револьвером убийцы. Красная пластмасса на ручке плавится и становится пятью красными пальцами, заполняющими перчатку. Мотки древнего электропровода оплетают, как вены, корзину, превратившуюся в грудную клетку. Вскоре возникает некое существо, на ноги встает то, чего никогда прежде не бывало. Хотя его нижние конечности на колесиках не созданы для хождения среди камыша, мусора и нечистот, оно со скрипом добирается до ржавого «Крайслера», зимовавшего под водой, служившего убежищем для сомов.

Теперь, на исходе лета, в «Крайслере» живут комары и многоножки. Шаркающему существу в перчатке они нипочем. Зажав револьвер убийцы между своих проволочных ребер, оно открывает рукой в перчатке багажник. Там пусто, не считая ветхой покрышки и домкрата под ней. Сгодится и домкрат.

Существо наклоняется, и из проволочного плеча появляются щупальца из красного металла, они оплетают домкрат и вставляют его в сустав. Теперь у существа есть вторая рука, тяжелее первой. Существо размахивает ею, словно примеряясь к новой конечности. Не имея ушей, оно все равно улавливает тихий лязг металла в темноте, безмолвной, как месяц в небе. Еще несколько движений – и металл становится податливым, словно обретя собственную жизнь.

Новый крик в паре сотен ярдов выше по сухому руслу.

Существо неуклюже устремляется на шум.

Оно безголово.

Пока что.

Просто голова не имеет особенного значения для предстоящей ему задачи.