Вечерний свет

Трамвай вполз на призаводскую площадь, завернул, приостановив на короткий миг стремительный шебуршащшнй бег навстречу друг другу десятка машин: легковых, грузовика, автобуса, маршрутного такси «рафик», — завернул еще, огибая чахлый пыльный скверик, разбитый здесь еще все в те же тридцатые, и, крепко всех тряханув вперед, встал перед бетонным сарайчиком диспетчерского пункта.

Из почтового ящика, когда Евлампьев открыл его, выпало в руки, пружинисто подтолкнутое газетами, письмо.

— От Черногрязова, наверно, — угадывающе сказала Маша. Ну-ка?! — Она взяла, глянула и сказала убежденно: — Конечно. Кто еще без обратного адреса пишет…

— А, ты вон как! — Евлампьев от неожиданности засмеялся. — Ловко ты!

— А ты как? — непонимающе и как бы с обидой даже спросила Маша.

— По конверту — как! У него конверты всегда… видишь, нынче рисунок: День металлурга.

— А-а! — протянула Маша, и что-то такое невозможно комическое было во всем этом их разговоре, что она не удержалась и засмеялась тоже.

— В самом деле, по конверту,— говорила она, поднимаясь. — Конечно. Почему я не догадалась?

Они поднялись к квартире уже совсем в ином настроении, чем были, входя в подъезд. Мелочь какая — посмеялись немного, а вот, однако…

— Ну, давай, что он там пишет, читай, — сказала Маша, едва они вошли домой и она вымыла руки, чтобы заняться обедом.

Евлампьев сел к столу и разорвал конверт. Письмо было коротеньким — на одинарном тетрадном листке. Черногрязов писал, что письмо от него, Евлампьева, он получил и ему есть кое-что сказать по поводу всего там написанного, но сейчас из-за младшего внука, который нынче тоже живет у них, совсем нет времени, и это письмо — насчет мумиё; он всех, кого мог, обспрашивал, один знакомый им даже лечился, и хорошие результаты, но ни у кого достать не удалось.

— Да, повезло нам с мумиё, — сказала Маша, когда Евлампьев дочитал письмо. — Просто несказанно повезло.

— Вдвойне повезло. — Евлампьев засунул свернутый листок обратно в конверт и взял со стола приготовленные для чтения газеты. Маша, когда вознлась у плиты, любила, чтобы он читал ей что-нибудь вслух. — Почитать тебе?

— Почитай, — ответила Маша, махая над зажженной горелкой рукой, чтобы пламя ухватилось за все отверстия. — А в каком смысле «вдвойне повезло»?

— Ну как? Ермолаеву Людмилу увидели.

— А… ну да! — отозвалась Маша.Вдвойне…И сказала — без горечи, вообще без какого-либо подобного чувства, а как бы даже посмеиваясь: — Ну, в этом смысле нам последнее время вкруговую везет. Узнали вон, что там у Елены с Саней.

Евлампьев, просматривая вполглаза газеты, на секунду оторвался от них:

— Да, ты знаешь, я давно заметил: подобные вещи — они всегда гуртом. Даже ведь поговорка есть: плохие новости в одиночку не ходят.

— Ой, боже мой, типун тебе на язык! — Голос у Маши враз сделался сердитым.При чем здесь плохие новости?..

— Нет, ну это я для сравнения просто. Вот ты подожди, уж если пошло везенье, то и еще повезет. Скоро что-нибудь еще о наших детях пикантненькое узнаем.

«Пикантненькое» Маша ему простила.

— Ладно, — сказала она от плиты.Ты мне почитать собнрался, нашел что-нибудь?

— Ага, нашел, вот послушай-ка. «Ловкая воровка». Про лису, как она в курятник к колхознику одному повадилась…

«Известия» на последней странице в каждом номере печатали небольшие, десятка в два строк, заметки о всяких курьезных случаях, происшедших у людей со зверями, случаи действительно были забавные, Евлампьев с Машей очень любили читать о них, потому, может быть, и выписывали «Известия».

— Да, ловкачка, ничего не скажешь! — посмеялась Маша, когда он дочитал заметку. — Ну, а еше там что есть?

Евлампьев прочитал сй статью о бесхозяйственном хранении дорогостояиего, купленного на валюту за границей оборудования на одном из заводов Днепропетровска, прочитал международные новости — в Англии, Дании, Америке и других капиталистических странах все так же бастовали, в Ливане по-прежнему шли бои между мусульманами и христианами, президент Египта Садат продолжал предательство интересов арабов, — в местной газете последняя страница, как обычно по субботам, была отведена под развлекательный выпуск, и Евлампьев прочитал из него стихотворный фельетон про любителей неумеренного «лежания» на солнце, расплачивающихся за подобный «отдых» кардиологическим отделением…

Они пообедали, и обоих разморило — сказалась нынешняя поездка к Ксюше. Евлампьев поддался напавшей дреме, пошел в комнату будто бы посмотреть телевизионную программу в газете и, стараясь не скрипеть пружинами, прилег на диван. Но Маша тут же догадалась о его маневре, вошла в комнату и подняла.

— Нечего, нечего, — похлопывая его по плечу, приговаривала она.Пересиль себя, нечего. Ночь потом спать не будешь, нечего. Давай-ка вон на полати полезай, пока я посуду мою, приготовь место для варенья. Приготовишь — позови меня, я подам.