Вечерний свет

— Кооператив, — отозвалась закройщица. Она не была ни приветлива, ни груба, как тогда в ателье, а деловито так, холодно отстраненна. Держала дистанцию: хотя обслуживаю я вас, а не вы меня, нуждаетесь-то вы во мне… — Вот, одевайте, — распахнула она перед Машей весь исчерченный белыми крупными стежками остов ее будущего пальто.

«Одевайте», — отметил про себя Евлампьев. Неужели же за всю ее портновскую жизнь никто не смог указать ей на дикую ее ошибку?

Маша влезла руками в зияющие круглые прорези для рукавов, закройщица подсунула под материю на положенное им место плечики, набрала в рот булавок из коробки и стала зашпиливать ими борта пальто.

Маша пыталась все увидеть себя в трельяжс, переступала ногами, вытягивала шею…

— Вот что-то, мне кажется, в груди как-то… мешковато как-то, — сказала Маша, когда закройщица допустила ее наконец до зеркала.

— Так а здесь же вытачки еше будут. Как раз и уйдет. На груди нормально все. Боком вот встаньте, посмотрите, как со спины вам.

— Леня! — позвала его Маша.Посмотри! Как тебе кажется, на спине вроде как горб какой, да?

Пальто у Маши на спине действительно вздувалось словно бы пузырем.

— Да есть, есть, — подтвердил он.

— Ой, да ну уйдет это все, уйдет, когда рукава пришьются, вот не верят! — недовольным голосом сказала закройщица. — И на груди уйдет, и на спине уйдет, все будет как надо. Повернитесь-ка вот, проверю еще, где петли делать.

Маша повернулась, закройшица, вытаскивая и всовывая булавки, постояла перед нею на корточках, почиркала мелом и распрямилась.

— Не пальто — игрушечка получится. Будете в нем ходить, еще на вас засматриваться станут, мужу ревновать придется. Еще вот рукава сейчас… ну-ка! — подставила она Маше кишку рукава, лохматившегося на концах обрезками ватина. — Деньги принесли? — спросила она, когда пальто было снято, вывернуто подкладом наружу, свернуто и положено вместе с рукавами на свободный стул.

— А может быть… что же, тех, что давали, пока недостаточно? — неуверенно проговорила Маша.

Деньги с собой, как предупредила закройщица, они взяли, но отдать их — получалось заплатить за пальто как бы уж совсем вперед, Машу это беспокоило — а ну как испортит пальто? — и так вот она сейчас пыталась отстоять свой интерес.

— А когда же, в расчет, думаете? — прекрасно поняла ее закройщица.Нет, так мне не надо. Вам потом не понравится, не возьмете, куда я с ним? В комиссионку мне его продавать тащить? Нет, или все, что потрачено, теперь же, или я бросаю шить. Так мне не надо. За работу, вот за работу — в расчет. А за материалы — теперь же, и весь разговор, иначе мне не надо.

Маша, вздохнув, достала приготовленные деньги, пересчитала еще раз и отдала закройщице.

— Что уж, вы думаете, в кои веки собралась шить, так стану потом…

— Не знаю, не зиаю, — сказала закройщица, засовывая руку с деньгами в карман халата.— В моей практике по-всякому случалось. Береженого бог бережет, — засмеялась она.

Деньги были у нее в руках, все, как хотела, и она стала благодушно-расслабленной. — Через недельку. полгоры самое большее, сделаем окончательную примерочку, и там, считай, готово изделие. Шкурки на следующую примерочку захватить не забудьте.

У Маши, когда вышли от нее, вид был совершенно расстроенный.

— Ну, ты чего? - потормошил ее Евлампьев. — Чего нос вешать? На другое тут и рассчитывать было нечего. Как Ксюха там, скажи лучше?

— Да так себе, — Маше сейчас в ее настроении все должно было казаться хуже, чем есть на самом деле, и Евлампьев воспринял этот ее ответ как должное. — Боится, что на второй год оставят.

Евлампьева как ударило. Про второй год — это уже не имело никакого отношения к настроению, ни под какое настроение так просто Маша подобного не сказала бы.

— Как так — на второй? Почему вдруг?

— А отстала она потому что страшно. Ничего их там в санатории не учили, оказывается. Так, для проформы, видимо, только. Двоек ей не ставят пока, но она чуть не ревет: ничего, говорит, не понимаю, что у доски объясняют.

Вон оно что, вон что… Ну да, беда одна не ходит. Вылезешь из одной — увязнешь в другой…

— Ну, страшного-то пока ничего нет, — сказал он вслух бодрым голосом. — Пустяки даже все. До конца года времени еще полным-полно, подналяжет — и догонит.

— Да я с Саней тоже ей говорим, да она догонять-то сейчас… слабенькая совсем, сил у нее догонять нет, вот что. Сядет заниматься, час прозанимается — голова болегь начинает. Саня уж думал: репетиторов нанять? Так какие репегиторы, когда у нее сил нет.

Маша торопилась вернуться, чтобы накормить Ксюшу перед уходом в школу, и не стала заходить домой, сразу пошла на трамвай. Евлампьев проводил ее до остановки, посадил, трамвай, загремев, уехал, и он остался один.