Вечерний свет

Хорошо, что ни яхты у нас, ни виллы.
Хорошо, что ни Фалька, ни Ренуара.
Хорошо, что не мраморные перила.
Ни шофера, ни горничной, ни швейцара.
Даже автомобиля, спасибо, нету,
Цветника под окном, подъездной аллеи.
Каково бы нам было оставить эту
Жизнь, блаженные прихоти и затеи!

Бубенцами мы на колпаке Фортуны

Не гремели, как сказано у Шекспира,
Но бывали мы на море ночью лунной
И была в Петербурге у нас квартира,
То есть располагались посередине
Ее милостей, а не у пыльных пяток.
Гамлет прав: ни ущербности, ни гордыни —
Наш удел не из лучших — и всё же сладок.

Я стою, опираясь на спинку стула,

Жаль мне комнаты, кресла и этой желтой
Пепельницы, что вдруг под лучом сверкнула,
Даже двери входной и на ней щеколды,
А про небо в окне, облака в полете
Уж и не говорю, — улететь бы с ними,
Растворившись в вечерней их позолоте,
Всё отдав, даже комнату, даже имя.

«Кто ты? Что ты? Кто ты? Что ты?..»

И лежу я, околдован…

И. Анненский

Кто ты? Что ты? Кто ты? Что ты?
Это тикают часы.
Философские заботы,
Жизни детские азы.

Городского неба розов

Полог в сумерках ночных.
А исканий и запросов
Я не знаю никаких.

Роковых перерождений,

Переломов, катастроф,
Вековых нагромождений
Установок и основ.

Но часы меня смущают,

Отмахнуться не дают.
Кто ты? Что ты? — повторяют,
Кто ты? Что ты? — пристают.

И сижу я, зачарован

Их вопроса прямотой.
Кто же знает, кто он, что он?
Шопенгауэр, Толстой?

Не запнутся, не споткнутся,

Им не стыдно, не смешно.
Циферблат у них, как блюдце,
И во тьме блестит оно.

Я их в комнату другую,

Под шумок перенесу:
Пусть там тикают впустую, —
От тоски себя спасу.

«Я даже ручку дверную люблю…»

Я даже ручку дверную люблю,
Медную, желтую, скользкую ручку.
Вот обопрусь на нее, надавлю,
Что ж говорить про звезду или тучку!

Жест машинальный, когда спохвачусь,

Словно на нем себя, быстром, поймаю,
Чуден, как будто я сам себе снюсь,
Как на земле оказался, не знаю.

Комната, облако, стол и тетрадь,

Радости, горести, окна и двери…
Смысл? Я не знаю, по правде сказать,
Так ли он нужен мне? Я не уверен.

«Эти трое любуются первой ласточкой…»

Эти трое любуются первой ласточкой:
Муж с бородкою, юноша и подросток.
Это лучше, чем воинский быт палаточный,
Даже эпос троянский, такой громоздкий!

Что за чудная ваза краснофигурная!

Где суровость, безжалостность и свирепость?
Солнце чудится, видится даль лазурная.
Вообще это лирика, а не эпос!

И каким же сиянием вся пропитана,

И какую простую несет идею!
И как будто она на меня рассчитана,
Что когда-нибудь я залюбуюсь ею.

«Душа — элизиум теней и хочет быть звездой…»