Вечерний звон

Еще дивные случаются и разговоры в путешествиях. Порой такие, что жалеешь позже: почему ты, идиот ленивый, их не записал тогда на месте? А потом уже возможен только пересказ. Так было у меня однажды в Саарбрюкене. Представьте себе: юг Германии, в квартире небольшой пируют за столом два пожилых еврея и хозяйка. В недалеком прошлом – двое ленинградцев и один москвич. Уже в этом легкая содержится подсказка, только все же попытайтесь угадать – о чем они беседуют сейчас? Я голову на отсечение даю – не угадаете. Хозяин дома этот разговор затеял, он сейчас экскурсовод и много ездит по Германии. А разговор – о жизни и судьбе Дантеса. Поскольку тут неподалеку, в Сульце, – родовое их имение.

Дантес, вернувшись из России, вскоре занялся политикой. Чутье, сноровка, деловая хватка – стал он мэром города, потом его избрали даже в Учредительное собрание Франции. Ему нисколько не мешало, что иначе как «убийца» литераторы парижские его не называли. Это даже выделяло его и способствовало заметности. Как точно сформулировал Проспер Мериме, сказавши как-то, что Дантес «принес смерть Пушкину, а Пушкин принес ему бессмертие». Тут моя душа российского еврея не могла больше терпеть, и я спросил: неужто никакое воздаяние его по жизни не постигло? Все-таки постигло, мне ведь потому так и запомнился наш тот вечерний разговор, я раньше этого не знал. Дантес очень любил свою младшую дочь, она росла слегка подвинутой в рассудке. И – чрезмерно эмоциональной и чувствительной. Она боготворила в этой жизни – русского поэта Пушкина. И комнату свою в подобие часовни обратила, где иконой – пушкинский портрет висел. Она молилась на него. Отца она убийцей называла, избегала с ним общения и вообще его существование в упор не замечала. Это длилось несколько десятков лет. И умерла она, когда Дантес еще был жив.

Такой был разговор у нас, а про несчастную Россию мы в тот раз совсем не говорили, что довольно странно для немолодых евреев-россиян, собравшихся для тесного душевного общения.

Редкостно везет, конечно, тем туристам, кто наткнулся по случайности на старожила местного пространства. Тут услышать можно дивные истории, такие ни в одном путеводителе не сыщутся. Мой друг однажды был в Кижах – в расположившемся на острове музее старой деревянной архитектуры. Там церкви есть и несколько жилых домов. В одном из них экскурсовод им повестнул, что от печи под общие полати здесь идет искусно сделанный воздухопровод, и зимою лютой на полатях спать очень тепло. И вся огромная семья здесь спит вповалку. Друг мой, человек с воображением, себе немедленно представил, как сыновья с их женами, и дочери с мужьями, да включая холостых и незамужних, могут спать совместно. Получалась очень тяжкая картина неминуемого свального греха. Тем более что ночь глухая, да еще и выпившие все. Спросить экскурсовода – было неудобно и к тому же явно бесполезно: очень был советской выучки товарищ. Тут мой друг сообразил, что возле входа в дом сидевший старикан вполне мог оказаться старожилом этих мест. И смылся от экскурсии наружу.

Довольно дряхлый дед еще сидел на стуле около крыльца и медленно смолил махорочную самокрутку.

– А вы, отец, – спросил его мой друг, – давно ли тут живете?

– А всегда, – приветливо откликнулся старик.

И тут заезжий фраер мягко и тактично изложил, что именно его интересует в личной жизни обитателей такого дома. Он запинался и слегка неловко себя чувствовал. Старик, однако же, спокойно объяснил, что спали чуть поодаль друг от друга и что нравы были строгие, но те, которые ходили еще в девках, – те ложились в валенках, чтоб их на всякий случай даже в темноте немедля можно было опознать.

У фраера заезжего еще сильнее разгорелось любопытство, и спросил он: как же, если девка по беспамятству или, к примеру, опьянев, без валенок залезет на полати?

И тут помолодел старик, и блеклые глаза чуть заблестели, и с большим достоинством сказал он:

– А всенепременно уебут!

Мне в Казани как-то повезло со старожилом. А возможно, в Нижнем Новгороде это было – просто с Горьким оба города так тесно связаны, что точно я уже не помню. Но в одном из этих городов – штук пять попалось нам подряд мемориальных досок, что работал буревестник революции когда-то в этом доме. Я спросил, естественно, откуда столько мест, где протекала трудовая юность пролетарского писателя, и замечательный ответ услышал:

– Да работал он хуево, отовсюду его гнали.

Но необходимо тут заметить, что и обольщаться при общении со старожилами отнюдь не следует. Особенно если такой туземец – ваш экскурсовод. Его обязанность – не только сообщить вам информацию, но и доставить по возможности приятность, тут и следует не впасть оплошно в некое очарование напрасное. Об этом я вам на простом примере расскажу.