Вечерний звон на Лубянке

И правильно сделали, когда бы не поверили. Якушев был троцкистом. В 1919 году он еще эсер, ненавидевший большевиков и готовый, кажется, примкнуть к монархистам, лишь бы поскорее смести этот «еврейский кабак на кладбище». В 1920 году чекисты разгромили в Петрограде подпольную эсеровскую организацию, в которую он входил как один из руководителей. Якушев бежал в Москву, прихватив с собой старинный фарфор и золото, продажей чего и пробавлялся, стараясь не обратить на себя внимание властей. Служил в Наркомате водного транспорта. Тем не менее, интереса к своей скромной личности не избежал. И был арестован. И сидел на Лубянке, пока его не вызволил Троцкий. Вскоре состоялась душевная беседа со Львом Давидовичем, посоветовавшим, не покидая службу в Наркомате, отдать себя в распоряжение ЧК для сугубо секретной работы на благо России - не нынешней, но грядущей, в которой не будет... Сталина.

Через два года Якушев уже возглавлял подпольный «Трест», считавшийся на Лубянке подставной организацией, тогда как на самом деле это был тайный троцкистский центр, готовивший захват власти в Москве и «нейтрализацию» Сталина - чисто либеральное убийство во имя светлого демократического будущего.

А затем... Затем были осетрина, балык, грибки, семга и еще всякое такое в истинно русском вкусе. Шульгин был уже сыт, когда только и начинался собственно обед. Это становилось угрожающим для его европейского желудка, однако постепенно втянулся в процесс чревоугодия и даже увлекся портвейном, поскольку водки не переносил. Он говорил все громче. Имена великого князя Николая Николаевича, генерала Врангеля, генерала Кутепова, других достойнейших особ, «приближенных к императору», слетали с языка все чаще, а Якушев, слушая, напевал «Вечерний звон». И чем громче говорил Шульгин, тем громче напевал Якушев: «Как много дум наводит он - бом, бом, бом...»

Ах, как это было невыразимо прекрасно в Москве! Василий Витальевич под парами портвейна не испытывал даже и смутного беспокойства. И что за удивление лица у его советского превосходительства? Разве не прав Шульгин, говоривший о нетерпимости России к «еврейской гегемонии»? А она несомненна, как несомненна и нетерпимость к ней.

- Можно сказать, что тактически евреи на этой революции страшно выиграли, - горячился Шульгин, - но следует вместе с тем признать, что стратегически необъятно они проиграли. Власть их падет, и мы должны это предвидеть.

Якушев продолжал гундосить: «Бом-бом-бом!..» Троцкий велел ему не возражать Шульгину, когда тот затронет «еврейскую тему». А он ее обязательно затронет. В царской Думе «монархист-прогрессист» Шульгин прослыл антисемитом, отчасти даже черносотенцем. Но за ее пределами иудеи всего мира обязаны были в определенный день и час вознести молитву во здравие человека по имени Василий Шульгин, который в 1913 году предотвратил массовые еврейские погромы в Киеве.

Комментарий к несущественному

Кем надо быть, чтобы придумать настоящий заговор внутри чекистского мнимого? Самонадеянным идиотом, не так ли? Ответ по существу правильный, но не совсем точный. Надо быть Троцким. А кем надо быть, чтобы поверить в эту авантюру? Наверно, действительным статским советником, цивильным генерал-майором, обожающим малосольную семгу под водочку и душевные разговоры под «Вечерний звон».

По завершении операции «Трест» Якушев был награжден вторым орденом Красного Знамени. В1934 году его расстреляли.

Либералы и патриоты

- Люди в эмиграции, - говорил Шульгин, - более тонкие, более вдумчивые, убежденные в том, что англичане, французы, немцы - такие, какие они есть сейчас - это продукт долголетнего самоуправления, привычки к ответственности за свою страну. У нас же население совершенно к этому не приучено, особенно русское. Все делалось на верхах, все - не от царя в головах, а на троне. Потому - как требовать от народных масс гражданственности? Она не является в течение нескольких лет - воспитывается веками. Однако, несомненно, существует патриотизм в русском народе - единственная его сила, способная спасти Россию. Вот почему, когда старое начальство слетело, и когда новое начальство с еврейским прищуром глаз оскорбило народ в самых лучших его чувствах, нашлась сила, которая не стерпела оскорблений и взялась за оружие. Этой силой были мы, белые. Но с тех пор, как мы ушли, все, что способно было протестовать и бороться, исчерпало себя. А то, что осталось, покорствует в состоянии глубочайшего разочарования.

- Да... - вздохнул Якушев. - Это колоссальная проблема для власти.

- Для нации, - сухо поправил его Шульгин.

- Да, конечно, для нации!.. А скажите, Василий Витальевич, для чего вы сбрили бороду? Я видел вас на границе с бородой, вы были замечательно похожи на еврейского гегемона из какого-нибудь Бобруйска. Еще бы кипу на макушку, и вы необъятно выиграли бы в плане конспирации. А теперь, неровен час, кто-нибудь признает в вас куплетиста Боборыкина. Не чревато ли?

- Потому и сбрил, чтобы не походить на бобруйского гегемона, - буркнул Шульгин.