Читаем Вечерний звон полностью

Тесно к Ленину высоколобой головой подавшись, вкусно выговаривал слова соблазна человек, которого (единственного, как мне кажется) боялся Ленин, уважал и презирал одновременно. Поскольку Ленин знал только одну испепеляющую страсть, а Александр Парвус гениально утолял их несколько. Он был великим игроком, авантюристом и любителем красивой жизни. В юном возрасте (не поручусь, что это не легенда) оказался он в Одессе свидетелем еврейского погрома – с той поры он якобы поклялся, что царизм российский будет свергнут при его участии. А еще Исраэль Гельфонд (его подлинные имя и фамилия) ни от кого не укрывал свою мечту разбогатеть и жить красиво и привольно. И занимался он десятками торговых и финансовых различных дел, и стал миллионером, а еще и в казино непостижимым образом выигрывал чудовищные суммы, и покупал себе дворцы в Европе, и гулял с размахом непостижным. А о женщинах и о шампанском – лишне тут и говорить. Большевикам давал он постоянно то большие, то немыслимые деньги (и не столь брезгливый, сколько осторожный Ленин брал их через третьи руки), и одаривал своих революционных собеседников идеями, которые впоследствии присваивались этими людьми. Идею перманентной (то есть постепенной, но и непрерывной) мировой революции Троцкий только развивал, а не придумал. А идею превращения войны в российскую гражданскую – от Парвуса услышал Ленин еще в самом начале Первой мировой. А еще писал гуляка этот множество статей в развитие марксизма, и в революции пятого года участвовал столь активно и значительно (да просто был одним из ее руководителей в Петербурге), что на Западе в отцах российской революции ходил и числился. Именно это помогло ему в начале Первой мировой войти в немецкий Генеральный штаб с идеей сокрушительной и явно перспективной: запустить в Россию всех смутьянов-поджигателей, благополучно прозябавших в это время в солнечной Швейцарии. Тогда Россия поневоле выйдет из войны, поскольку революция и по рукам и по ногам державу эту свяжет, обессилит и займет гражданской смутой. И Генштаб на это много миллионов выделил. Часть большая осела на счетах Парвуса, но много перепало и потенциальным поджигателям. Только не ехали они пока. Ленин два года назад отказался категорически (нет, не от денег, а от выезда-заброса), но внезапно изменила все Февральская революция, и Парвус вновь приехал в Цюрих, чтобы настоять. Он давно уже положил на Ленина свой проницательный глаз: такой железной одержимости разрушением и такого полного отсутствия гуманных предрассудков он не видел и не знал ни в ком. И Ленину предоставлялся звездный шанс. И тут он соблазнился, как известно.

Комментарии я оставляю обществу «Память» и прочим авторам печальных завываний о тлетворности еврейского участия. Хотя, возможно, их сильнее привлечет кошмарная модель историка Дубнова (посмотрите выше, если позабыли): ни разумом, ни глазом не охватное гигантское консервативное ядро всемирного еврейства дьявольски загадочно пульсирует, выбрасывая в беззащитный мир активные свои частицы с длинными носами.

Из книг, написанных о Парвусе, одна мне очень нравится своим названием: «Плейбой русской революции». Да, он играл, и выиграл он все, чего хотел. В Россию же обратно Ленин строго-настрого распорядился Парвуса не допускать, и даже высказался он неосторожно в том запрете, что Россию новую необходимо строить – «чистыми руками». Лучше промолчал бы, уж кому-кому такое говорить. И умерли они в одном году: один – от ужаса перед тем, что получилось, а второй, скорей всего, – от скуки, неизменно наступающей после того, что все мечты сбылись.

Наличие этой стихии инстинктивно ощущают все, кому по разным причинам свойственна юдофобия – понятие гораздо более точное, чем антисемитизм, ибо в буквальном смысле слова фобия – это страх. И потому с таким недоумением наморщивает лоб культурный или просто думающий юдофоб: мои еврейские приятели – прекрасные и обаятельные люди, но еврейство в целом – это же кошмар и ужас. Мне его понять легко: ведь человеку, как и всякому животному, глубинно свойственна боязнь стихии, это страх на уровне инстинкта, подсознания, оцепенение перед явлением природы. А отсюда – феерический, иного слова не найти, успех фальшивки «Протоколы сионских мудрецов», тираж которой – много миллионов экземпляров. Уверен я, что прочитало книгу несравненно меньшее количество людей, уж очень это вялый, смутный и бездарный текст. Одно в нем ясно и понятно: в некоем месте собрались однажды мудрецы-евреи, чтобы обсудить, как лучше и удобней захватить им власть над миром. Эта квинтэссенция известна всем. И очень помогает жить. Ибо идея милосердного всеведущего Бога никак не объясняет горести и тягости существования: ведь Бог не может быть настолько безжалостен к своим любимым чадам. А «Протоколы» (их наличие, вернее) объясняют полностью и внятно: злобная таинственная сила тонко и обдуманно повсюду сеет рознь и заплетает дикие интриги, чтоб измучить население планеты до покорного тупого подчинения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее