Вечерник

Ася, дочь моя, вышла вторая из Гроба Господня,
споспешествовал ангел ей, словно духовная сводня,
сквозь пропахшую зноем природу мы тихо струились,
по дороге домой мы отвесно горе накренились,
это ясно теперь, когда тени назад устремились,
что натужно тогда мы друг другу в любви объяснились,
ночью волглая нас приютила земля, и в лесах,
осыпая листву, колотилась в припадке гроза,
утром гимн прорыдала советский истошно страна,
и померкла звезда, выжигая клеймо на спине у меня,
и река, как рука, устремилась вперед в продолженье тебя,
и вросла в облака, как лучи от воды, голытьба,
и возвысился голос слепого, глухого отца,
расширяя язык и слова, как от страха глаза.

15.

Веру, третьей спасал, принимая головку из чрева, —
всю в крови и с безмолвно разинутым маленьким зевом,
я стоял меж согнутых коленей разверстой вселенной,
восторгаясь душою и телом жены обнаженной,
сквозь страдание, боль, отторжение блудней сатира,
происходит рождение тайного нового клира,
покаянные слезы рожениц мерцают в груди,
их могучие кости скрипят, сотворяясь земли,
из их нежных глубин, подвывая, хрипя и корежась,
дети лезут на свет, разрывая руками промежность,
поколеблена плоть, не людская в младенцах надежность,
опираясь на трость, бродит ангел меж ними мятежный,
некрещеные души младенцев в прицеле он держит,
кто-то будет, как он, до скончания мира повержен.

16.

Я предвидел ребенка, бессильно молчащим прекрасно,
постижимо страдает Мария, мерцая так ясно,
проплыву подо льдом, шевеля на лице плавниками,
и ударившись оземь, явлюсь я к принцессе стихами,
горько я погляжу сквозь людей, их детей и просторы,
и войдут в их миры мои мысли, как наглые воры,
демонический оттиск рукой перебью в головах,
три креста нарисую с угрозой молитвы в зубах,
косоглазая глянет старуха на стуле в халате,
присосавшись в мой след, не пускает к палате,
затокует, закружится ум, как глухарь в поднебесье,
настигая слова, напрягаясь, гремя, как из жести,
и земля потечет, и Египет предстанет, как плоскость,
придают ей святые фигуры известную жесткость.

17.