Вечная философия

В связи с махаянистской теорией о важной и даже творческой роли слов в эволюции не обновленной духовно человеческой природы, мы можем привести аргументы Юма против реальности причинности. Юм начал с постулата, что все события происходят "обособленно" друг от друга и с безупречной логикой пришел к выводу о полной бессмысленности организованного мышления или целенаправленного действия. Как указал профессор Стаут, его ошибка заключается во вводном постулате. И когда мы зададим себе вопрос, что побудило Юма сделать странное и совершенно нереалистичное предположение об "обособленности" событий, мы увидим, что единственной причиной, по которой он отвернулся от непосредственного ощущения. было то, что вещи и события в нашем мышлении символически представлены существительными, глаголами и прилагательными. и что эти слова, действительно "обособленны" друг от друга, в то время как символизируемые ими вещи и события таковыми, конечно же. не являются. Считая слова мерой вешей, вместо того, чтобы считать веши мерой слов, Юм незаметно втиснул континуум реального ощущения в языковую схему, что дало невероятно парадоксальные результаты, с которыми мы все очень близко знакомы. Большинство людей не являются философами и им наплевать на последовательность в мышлении и действии. Так, при определенных условиях, они считают само собой разумеющимся, что события не происходят "обособленно" друг от друга, а происходят параллельно или последовательно в организованном и организующем поле космического целого. Но в другом случае, когда противоположная точка зрения больше соответствует их страстям или интересам, они подсознательно занимают позицию Юма и воспринимают события так, словно они обособлены друг от друга и от всего остального мира, как и слова, которые их символизируют. Как правило, это происходит в том случае, когда задействованы такие понятия, как "я", "меня", "мое". Овеществляя "обособленные" названия, мы и вещи воспринимаем, как обособленные объекты не подчиненные закону, не входящие в систему взаимоотношений, которая в действительности и удерживает их в их физической, социальной и духовной окружающей среде. Мы считаем абсурдной идею о том, что в природе не существует никакого причинного процесса и не существует никакой органической связи между вещами и событиями в жизнях других людей; но, в то же время, мы считаем аксиомой утверждение, будто наше собственное священное эго "обособленно" от вселенной и стоит над нравственной дхармой и даже, во многих отношениях, над естественным законом причинности. Как в буддизме, так и в католицизме, монахов и монахинь побуждали избегать личных местоимений и говорить о себе только иносказаниями, которые явственно указывали на их истинную связь с космической реальностью и своимц собратьями. Это была мудрая предосторожность. Наши реакции на знакомые слова являются обусловленными рефлексами. Сменив стимул, мы можем кое-что сделать в направлении изменения рефлекса. Никаких колокольчиков Павлова, никакого слюноотделения; никакого разглагольствования о словах типа "меня" или "мое", никакого чисто автоматического и бездумного самомнения. Когда монах говорит о себе, но при этом говорит не "я", а "этот грешник" или "этот бесполезный работник", он перестает воспринимать как должное "обособленность" своего "я" и осознает свою истинную, органическую связь с Богом и своими ближними.

На практике слова используются не для того, чтобы делать заявления о фактах, а для других целей. Очень часто они используются риторически, чтобы расжечь страсти и направить волю в желаемое русло деятельности. Иногда слова используются и поэтически, то есть, помимо того, что они описывают реальные или воображаемые вещи и события, и помимо того, что они взывают к воле и страстям, они еще заставляют читателя осознать их красоту. Красота в искусстве или природе есть вопрос взаимоотношений между вещами, которые не являются изначально красивыми сами по себе. Например, нет ничего красивого в таких словах, как "память" или "слог". Но когда они используются во фразе типа "покуда память сохраняет хоть слог один", связь между звучанием составляющих фразу слов, между нашими представлениями о вещах, которые они символизируют, и между ассоциациями, которые вызывает каждое слово по отдельности и вся фраза в целом, в результате непосредственного ее восприятия представляется красивым явлением.

Нет нужды много говорить о риторическом использовании слов. Есть риторика во благо и риторика во вред - риторика, расжигаюшая страсти и при этом относительно не расходится с фактами, и риторика, являющая неосознанной или намеренной ложью. Умение распознавать, к какому именно типу относится данная риторика, является важнейшей частью интеллектуальной нравственности; а интеллектуальная нравственность является как необходимым предварительным условием духовной жизни, так и сдерживающим фактором воли, сердца и языка.