Вечная история

Мы молча вышли. В казарму не хотелось, сон не шел. Мимо, то и дело, здороваясь на ходу, пробегали по своим делам вампиры. А мы медленно брели по плацу. Разговор не клеился. Я никак не мог отрешиться от ощущения, что рядом идет враг. Он тоже не испытывал ко мне ни малейшей приязни. Но здесь дело было в другом. Я всей кожей ощущал его недовольство и зависть. Мы находились в равном положении в вампирской иерархии, хотя я стал вампиром всего четыре года назад, а его стаж был почти в двадцать раз больше. Оставайся я просто солдатом, ему было бы гораздо проще. Так и не найдя общего языка, мы, все-таки, пошли в казарму.

Здесь Эскиндеру стало гораздо легче. Он встретил нескольких старых знакомых, а я, облегченно вздохнув, ушел к себе. В конце концов, долг хозяина я выполнил, у меня шли отсыпные сутки, и я с радостью улегся спать. К моему собственному изумлению, уснул я сразу и так крепко, что не заметил, как ушли Эскиндер со своим патроном.

Две или три недели мы ждали очередной Охоты, но она так и не состоялась. К концу месяца стало известно, что наши масоны ушли через Тибет в Непал и там растворились. Майор только задумчиво развел руками и проронил:

– Опыт, ничего не поделаешь…

…Время шло, и я начал всерьез волноваться. Особенно после последнего разговора. Слова учителя сбывались с патологической скоростью. Появление Ельцина грянуло, словно гром с ясного неба. Оставалось только скрипеть зубами и бессильно наблюдать, как он, с упоением, помогает генсеку разрушать страну. Я мог только поражаться, глядя на то, как он раз за разом шел в ловушки, которые искусно готовил ему старший товарищ. А оттого, что Ельцин считал свой курс единственно верным, а себя полностью независимым в суждениях и поступках, становилось еще страшней. А когда на экранах появлялся Сахаров, мне становилось еще хуже. Учитель же, вообще, молча уходил из комнаты.

Нас, пока, это не касалось. Во всяком случае, непосредственно. Наоборот. Казалось, что проблемой Афганистана теперь озабочены все. Но впечатление от этой заботы портила фальшь, сквозящая в каждой статье, в каждом выступлении. Духи наглели все больше, снабжение армии становилось все хуже. Все чаще, чтобы заткнуть прорехи, нас бросали в мясорубку, не смотря на то, что открытые боевые действия – не наш профиль. Но, честно говоря, мы не сопротивлялись. Уж очень было жалко пацанов. А мы всегда могли получить свое лекарство, не отходя с позиций. Правда, многие, предпочитали таскать с собой ампулы и пакеты с кровью. Уж больно духами брезговали. Ведь они, как и положено настоящим бандитам, моются раз в году, а не пять раз в день, как по вере положено – и не боятся же гнева Аллаха. А вампир тварь нежная, от грязи дохнет. Ну, может и не дохнет, но никому не охота лишний раз унитаз пугать.

События между тем, стремительно набирали обороты. От той помойки, которая теперь лилась с экранов и газетных страниц, становилось просто тошно. Откуда только взялись эти журналисты-правдолюбцы, со своими сенсационными разоблачениями? Ни один из них не вспоминал не только о том, что еще несколько лет назад, они, захлебываясь от восторга, славили Советский Союз и партию, они, похоже, начисто забыли, что именно благодаря этой самой власти, которую теперь с упоением топтали ногами, имели свои дипломы, позволяющие им работать.

Однажды, не выдержав, я высказал эти мысли майору. Он внимательно выслушал меня, задумчиво кивнул и негромко пояснил:

– Понимаешь, дело в том, что ни один из них, в действительности не знает, что такое жить при царе или капитализме. Все привыкли к декретным отпускам, больничным, бесплатному лечению и образованию, возможности не зависеть от религиозных прихотей, они не знают, что такое эпидемии. А я хорошо помню, как вымирали от сифилиса целые деревни. Помню кашляющих кровью чахоточных и забитых насмерть детей и жен. Я видел эту грязь и боль, а через дорогу – бархатную улицу, на которую не смели ступить даже разночинцы. Да зачем так далеко ходить. Их бы сюда, в Афганистан. Только не в Кабул, а в любой кишлак, где бай царь и бог, а мулла бог и царь. Думаю, этих прелестей им хватило бы уже к вечеру.

– Тогда почему? Зачем?

– Очень просто! Часть из них очень хорошо оплачена. Но эти не так страшны. Продажных журналистов, писателей, художников, видно сразу. Гораздо более опасными являются другие. Их очень мало, но они искренне верят в то, что семьдесят лет назад в империи был рай. Их вера заразительна именно потому, что искренняя.

– Кошмар какой-то! – я помолчал, а потом, робко добавил, – Но ведь и авторитетные люди говорят о том же.

– И кого ты, конкретно, имеешь в виду?

– Ну, например, Солженицын.

– Ага! С такой фамилией, только за правду бороться! – майор презрительно фыркнул, – Никогда не интересовался историей образования фамилий? А зря. Наверное, все его предки были очень правдивы…

Я не удержался и хихикнул, а потом спросил:

– А Ростропович?