Вечная кровь [СИ c издательской обложкой]

Олег присмотрелся. Встал, подошел ближе. Отступил на шаг. Склонил голову на одно плечо, затем на другое. Тусклый свет сороковаттной лампочки под потолком не давал как следует увидеть то, что он хотел увидеть. Но если присмотреться… Да, кран и раковина явно торчали рядом с тем местом, где когда-то был проем. Дверь в другое помещение. Потом ее заложили, но кирпичи другие. Цвет немного отличается. Они светлее. Это почти не заметно, особенно в том состоянии, котором он находился все это время, но теперь явственно видно. Здесь был проем. И довольно широкий, кстати. Кран и раковина располагаются ближе к левому краю, а справа еще минимум метр свободного пространства. Хорошо, что стены не оштукатурены, а то бы черта с два он вообще это заметил. В любом состоянии. А ну-ка…

Он уперся в предполагаемый проем руками и надавил. Показалось, или стена под ладонями и впрямь шевельнулась? Надавил еще раз, теперь изо всех сил, до хруста в суставах. И явственно ощутил, что стена «дышит». Возможно, не так сильно, как хотелось бы, но тем не менее.

Ударить ногой? Нет. Он не мастер восточных единоборств, не умеет бить как следует. К тому же звук от удара наверняка будет слышен за пределами камеры. Не годится. Действовать нужно осторожно, планомерно и тихо. И очень быстро. Сейчас вечер (ни часов, ни телефона при нем не было, он определил это по ужину, который ему недавно принесли – жестяная кружка с чаем и два бутерброда без масла с вареной колбасой). Значит, до утра никто не побеспокоит. Есть шанс.

Олег машинально обшарил карманы, хотя и знал, что в них нет ничего подходящего. Только полупустая зажигалка, которую он прихватил на случай, если им с Богданой придет в голову разжечь костер. Кажется, это было тысячу лет назад. Зажигалку наверняка отобрали бы при обыске (его обыскали перед тем, как сунуть в камеру, так он лишился телефона и ремня), но он чудом догадался незаметно сунуть пластиковый цилиндрик в носок, а разуваться его не заставили. Но сейчас, увы, зажигалка ничем не поможет. Так. Кружка. И что? Нет, кружка не годится. Нужно что-то другое…

Взгляд скользнул по рулону туалетной бумаги на толстом длинном ржавом гвозде и вернулся обратно.

Гвоздь!

Он снял рулон, обмотал гвоздь носовым платком, ухватился обеими руками… Через пять минут гвоздь нехотя, сопротивляясь до последнего, но вылез из стены. Хороший гвоздь, сантиметров двадцать длиной, не меньше.

Отлично. Теперь приступим.

Он не умел чувствовать время без часов, но предполагал, что прошло около трех-четырех, и уже наступила ночь. К этому времени, несмотря на платок, он натер и сорвал мозоли на подушечках больших пальцев и средних фалангах указательных обеих рук. Было чертовски больно, но Олег старался не обращать на боль внимания. В конце концов, боль – это жизнь. Если такова плата, то он готов потерпеть.

Олег сунул обмотанный платком гвоздь в задний карман джинсов, оглядел результаты своего труда. Четыре кирпича с почти до конца выковырянным раствором вокруг. Получится или нет? Вся надежда на то, что проем заложили в один кирпич. Если же в два… Нет, лучше об этом не думать.

Он обмотал руку краем шерстяного одеяла, которым укрывался ночью, сжал кулак и с силой ударил. После пятого удара кирпич сдвинулся с места и с глухим стуком упал снаружи. За образовавшимся проемом явно было свободное пространство!

Он замер. Тихо. Только сердце, кажется, колотится так, что слышно на Марсе.

Подышал через нос, чуть успокоился.

Ушибленная рука болела, саднили содранные мозоли, но он уже не обращал на это ни малейшего внимания. Вспыхнувшая бешеная надежда на жизнь и свободу сожгла в своем радостном и яростном огне и страх, и боль, и усталость.

Остальные три кирпича он вынул и сложил аккуратно в своей камере. Потом расшатал и вынул еще несколько. Кажется, теперь достаточно. Еще раз прислушался. По-прежнему тихо.

Ну, Господи, помоги, спаси и сохрани. Перекрестился и полез в дыру…

Первое, что увидел Сыскарь, когда открыл глаза, были роскошные тяжелые шторы с ламбрекенами.

Он случайно знал это слово. Много лет назад, в горах Кавказа, его подсказал ротный, когда молодой сержант Андрей Сыскарев, за неимением других развлечений, разгадывал кроссворд, чем, собственно, и привлек внимание ротного. Сразу же после этого рота была поднята по тревоге и ушла в рейд. Рейд выдался тяжелым. Рота чуть не угодила в огненный мешок, потеряла троих убитыми и семерых ранеными, и в самые трудные минуты сержант Андрей Сыскарев повторял про себя слово «ламбрекен». На все лады, словно заклинание. Так и запомнил.

– Ламбрекен, – сказал он вслух и попытался пошевелиться. Получилось. Сел поудобнее, огляделся.

Комната, залитая электрическим светом. Большая, примерно тридцать квадратных метров. Шторы с ламбрекенами на двух окнах. Высокие потолки. Старинная, или искусно сработанная под старинную, люстра. Сам он сидит в удобном мягком кресле. Рядом – второе, в котором свесил на грудь кудрявую голову друг Симай. Где это они, интересно?

– Эй! – позвал он. – Симай!