Вечная кровь [СИ c издательской обложкой]

К спиртному я равнодушен, и от четырех-пяти рюмок сливовицы, которую предпочитают коллеги в том же «Веселом метранпаже» у меня обычно начинает болеть голова. Другое дело – хороший коньяк. Но и того я редко выпиваю больше ста пятидесяти граммов за вечер. Во-первых, дорогое удовольствие, а во-вторых, – зачем? Ста пятидесяти вполне достаточно для расслабления и веселья, а сo zanadto, to nie zdrowo, как часто говаривала моя бабушка-полька, Царствие ей Небесное. Да и не только она. Я и сам так говорю часто. Благо в Княжече польский разумеют все. И, соответственно, на нем читают и говорят. Равно как и на русском, украинском, идише и немецком. На последних двух, пожалуй, уже не все, но очень многие. И дело не только в том, что наш город многонациональный, таких в Российской империи хватает. Просто в Княжече так принято, поскольку за свою долгую историю он кому только не принадлежал. И жители привыкли владеть одновременно несколькими языками, чтобы в любой момент быть готовыми принять один из них в качестве государственного и основного.

Но мы отвлеклись…

Наш секретарь Фелиция, не выпуская из зубов дымящуюся папиросу, работала за пишущей машинкой «Ундервуд», как пулеметчик за пулеметом Максима. Та-та-та-тататата-та, татата-тата – разносились по приемной скупые и точные очереди ударов по круглым бакелитовым клавишам с блестящими медными ободками.

– Привет, Фелиция!

– Привет, Ярек. У себя.

Дверь в кабинет главного раскрыта, но я все равно постучал.

– Кому там жить надоело? – вопросил хриплый баритон из глубины кабинета, и по этой фразе я сразу понял, что настроение у главного рабочее, можно общаться.

Вошел, не снимая плаща и шляпы. А зачем, если сейчас наверняка снова под дождь?

– Дверь закрой и садись, – скомандовал главный.

Закрыл, прошел, сел. Сдвинул шляпу на затылок, умеренно демонстрируя независимость.

– Записывай. Улица Кожевников, дом семь, квартира четыре, второй этаж, вход со двора.

Достал блокнот и карандаш. Я запомнил адрес, но все равно записал, это профессиональное. Память может подвести. Запись – никогда.

– И что там? – спросил я. – Убили кого-нибудь?

– Семью, – пожевав губами, сообщил главный. – Вроде бы. Семь… нет, уже восемь минут назад мне наш человечек из городской полицейской управы позвонил. Обходится недешево, но отрабатывает честно. Так что давай, отправляйся, и жду от тебя пятьсот слов в номер. На первую полосу.

– Пятьсот? – удивляюсь. – Не много? Или вы чего-то не договариваете?

– Убита семья из пяти человек, – веско произнес главный. – И не какая-то шелупонь с Овражной, вполне уважаемые люди, честные налогоплательщики. Муж, жена, трое детей – мальчик и девочки. Четырнадцать, десять и семь лет. Мало тебе? Причем мне намекнули, что имеют место некие довольно необычные и даже где-то феноменальные обстоятельства.

– Какие именно?

– Вот ты и разберись. И помни, до двенадцати материал должен быть в наборе.

– Эй! – возмущенно воскликнул я.

– Ладно, до половины первого, – милостиво разрешил главный. – Но это крайний срок, и только для тебя.

А вы говорите, плащ и шляпа. Репортеру нашей газеты иногда папиросу спокойно выкурить некогда, не то что раздеться. Хорошо, что я курю трубку и только в спокойной обстановке. Хотя бы относительно.

Я сбежал по ступенькам, выскочил под дождь и огляделся в поисках дежурного лихача – обычно один или два ожидают неподалеку от здания редакции. До улицы Кожевников пешком минут десять, но время уже дорого. И дело не в том, что три часа до сдачи материала – мало. Наоборот, за глаза. Просто знаю по опыту, что в таких делах важно идти по горячим следам, тут работа газетчика мало чем отличается от работы сыскаря.

Ага, вон и лихач нарисовался из-за угла.

Коротко свистнул, махнул рукой и, не дожидаясь, пока колеса перестанут крутиться, вскочил в пролетку с поднятым от дождя верхом:

– На Кожевников и повеселей!

– Это к дому, где сегодня ночью три семьи зарезали?

Вот черти! Три семьи, надо же. Почему не четыре? Или уж сразу не весь дом?

– Туда, – говорю. – Только не три, и не зарезали.

– Ух ты, а сколько и как?

– Читай сегодняшний номер «Вечерних известий», не ошибешься.

– Так я и читаю, – охотно сообщил лихач. – Ни одного номера не пропускаю. Очень мне нравится, как вы пишете, пан Ярек.

– Ты меня знаешь? Что-то я тебя не припомню, извини.

Он повенул ко мне молодое, улыбчивое, влажное от дождя лицо:

– Я недавно колешу, но уже два раза вас возил. Это третий. Меня Рошик зовут. Рошик Лошадник с улицы Глубокой.

Ишь ты, видать, и впрямь парню нравится моя писанина, раз так раскрывается. Не иначе, сам мечтает стать репортером. Что ж, какие только мечты не бродят в юных головах. Я, помнится, примерно в его годы тоже хотел стать знаменитым писателем. Потом прошло. Или почти прошло, скажем так.

Цокая копытами по мокрой брусчатке, гнедая кобыла резво свернула на Кожевников. Дождь не переставал.