Последние охотники за нечистью, которых он знал лично, топтали эту землю двести с лишним лет назад. Те, о ком он просто достоверно знал – сто пятьдесят или чуть меньше. Потом они исчезли вовсе. За ненадобностью. Всеобщая грамотность и развитие науки и технологий сыграли на руку и вампирам, и оборотням, и всем тем, кого принято называть нечистью – в них просто перестали верить. А в кого или во что не веришь, того как бы и нет. И плевать, что во всем мире ежегодно пропадает два миллиона человек. Бесследно. Из них в России – тридцать пять тысяч…
Ладно, как бы то ни было, на обстоятельства нужно реагировать. Глупо думать, что непримиримые справятся сами. Мало их. И днем они не бойцы. Даже под мазью. Слишком вялые и соображают плохо. Значит, надо помогать в любом случае. Ему нужна кровь, доставленная из-за черты в желудках непримиримых. Непримиримым нужен свободный проход за черту и кровь тех, кто живет по эту сторону. До нынешнего часа все было нормально. Теперь с проходом возникли проблемы. Проблемы необходимо устранить. Здесь и сейчас.
– Хорошо, – сказал он. – Я их найду и уничтожу. Что-нибудь еще?
– Мы голодны, – сказал Виктор.
– Очень, – подтвердил Максимилиан.
– Без крови нет крови, – сказал Павел Андреевич. Он обязан был это сказать. Хотя бы для того, чтобы дать почувствовать, что договор, даже измененный, должен оставаться договором.
– Тогда мы прямо отсюда отправимся на улицу, – пожал плечами Виктор. И выпьем досуха первого же, кто нам попадется. Оно вам надо?
Максимилиан молча кивнул, подтверждая слова товарища, и непроизвольно облизнулся. Его длинный узкий алый язык быстро пробежал вдоль губ и снова спрятался. На мгновение блеснули клыки.
– Кстати, чуть не забыл, – продолжил Виктор. – Когда мы возвращались, то не тронули двух человек. Мужчина и женщина. Молодые, до тридцати. Они околачивались возле черты по нашу сторону. Выполнили, можно сказать, ваши условия.
– Но они вас видели?
– Да.
– В каком обличье?
– В истинном, – усмехнулся Виктор.
– Это плохо.
– Им никто не поверит в любом случае.
– Вы думаете…
– Не знаю. Возможно, это просто любовники. Пошли в лесок перепихнуться за неимением другого места. А тут мы. Заметьте, нам ничего не стоило их выпить. Но мы сдержались.
– Да! – подтвердил Максимилиан.
– Хорошо, – помолчав для вида, сказал Павел Андреевич. – Я войду в ваши обстоятельства. В конце концов, мы партнеры, а партнеры должны доверять друг другу. Пошли.
Он встал с кресла и, не оборачиваясь, пошел из комнаты. Виктор и Максимилиан последовали за ним…
Щелкнул дверной замок. Едва слышно, но и этого хватило, чтобы Олег тут же проснулся. Постелью ему служил, брошенный на каменный пол тощий матрас. К матрасу прилагалась грязная желтая пропахшая чужим потом и страхом подушка-блин и тонкое шерстяное одеяло. Никаких простыней. Никаких столов и стульев. Для отправления естественных надобностей – дырка в полу и рулон дешевой туалетной бумаги на толстом длинном ржавом гвозде, криво торчащем из кирпичной стены. На другой стене – металлическая раковина (тоже вся в ржавых пятнах) и медный позеленевший от старости кран. Однако работающий. Открутил – течет тонкая струйка холодной воды. Можно умыться (полотенца нет, сохни так) или попить. Под раковиной – ведро, которое по мере наполнения следует выливать в туалетную дырку. Если, конечно, не хочешь жить на мокром полу. Свет – тусклая сороковаттка под потолком. У дверей – выключатель. Проснулся, встал, дошел до дверей, нащупал, включил свет. Перед сном выключил. Или спи при свете, никто не возражает.
Вслед за дверным замком щелкнул выключатель, и свет загорелся. Олег открыл глаза, сел, моргая. Повернулся лицом к дверям. Они был закрыты, и возле них стояла Богдана.
Длинные стройные ноги в облегающих джинсах, кроссовки, свитерок с широким воротом и рукавами. Волосы распущены по плечам, руки в боки, голова склонена к правому плечу. Все, как он любит. Только вот это уже не Богдана. Превращение идет медленно, но неотвратимо. Интересно, когда она перестанет его уговаривать, а просто начнет действовать? Когда человеческое в ней окончательно отступит под натиском другой, страшной породы? «Господи Иисусе, – быстро заговорил он про себя, стараясь не смотреть на существо возле двери. Все еще красивое и так похожее на человека. Но уже не человек. – Спаси и помилуй меня, грешного. Прости, что редко ходил в церковь и молился. Что плохо верил в Тебя. Нет у меня больше ни на кого надежды, только на Тебя. Если не можешь спасти эту мою жизнь, то сделай, пожалуйста, так, чтобы смерть моя была быстрой и малоболезненной. А главное, чтобы я нашел в себе силы, не поддался на уговоры, остался человеком…»
– Помогает молитва? – спросила та, которую еще недавно он называл Богданой.
Он промолчал. Поджал губы, уткнул подбородок в колени, вперил глаза в грязный пол. На душе было тоскливо. Тоскливо, скверно и безнадежно. Кажется, Господь не слышал его. Или он не слышал Господа.
Она подошла, встала в шаге. Затем присела на корточки, заглянула в лицо. Он не выдержал, поднял глаза. Она улыбнулась.