Вечная мерзлота

– Значит, по две тысячные туда таскал?! Ну, герой, Сан Саныч! – Макаров шутливо, а все же с некоторым недоверием глядел на Белова. – У Стройки премиальных столько нет! Один половину годового плана сделал!

– Да там несложно было, Иван Михалыч, первые сто пятьдесят километров как по заливу ходили, – принижал Белов свои заслуги, – теперь бы с одной баржей подняться.

– Нам бы еще один буксирчик сил на шестьсот да с осадкой метра полтора… а, Иван Михалыч? – у начальника управления водного транспорта, в этом разговоре были свои интересы.

– Как же ты там вертишься с двухтысячными? Узко же?! – Макаров сделал вид, что не услышал Кладько.

– Катерок небольшой для маневров приспособили, баржам хвосты затаскиваем… – пояснял Сан Саныч.

– Ну-ну, молодец. На малую воду я не должен был бы тебя отпускать – риск большой, но ты сейчас на ходу… и реку изучил… если получится, большое дело сделаешь! Когда уходишь?

– Да хоть сегодня, погрузку ждем… – Белов недовольно покосился на Кладько.

– Вода в три раза упала, Иван Михалыч, – Кладько кивнул на график, – две недели назад было семьсот двадцать кубов, сейчас – сто пятьдесят, и продолжает падать…

– И что предлагаете?

– Да все то же – у нас «Полярный» самый мощный буксир, – нельзя ему там работать сейчас, у него осадка два с половиной метра! Дайте другой буксир!

– Николай Николаич, ты же капитан дальнего плаванья…

– Бывший… – спокойно уточнил Кладько.

– А по три раза одно и то же говоришь! Ну где я тебе его, из коленки выломлю? Норильск требует! Вы требуете! А у меня еще целый Красноярский край! Ничего, Белов капитан аккуратный, не подумав – не полезет! Так же, Сан Саныч? – Иван Михайлович задумался, поднял бровь. – Дело-то, конечно, непростое будет, тут ты прав… но пробовать надо!

– Мы зимой по малой воде делали замеры. Вот, смотрите, все глубины до Янова Стана… – Кладько разложил листы карты, пристраивая их друг к другу. – Один заключенный делал, бывший геодезист…

– Да, умно придумано, – одобрил Макаров, отрываясь от карты. – Так и возьмите этого геодезиста с собой, пусть все на лоцманские карты перенесет!

Кладько согласно кивнул и записал что-то в блокнот. Макаров подошел к окну, прищурился на Енисей и, хитро улыбаясь, повернулся к Белову:

– На Подкаменной Тунгуске через Большой порог прошли!

Белов замер, пораженный. Это была мечта енисейских речников. Его Турухан в сравнении с бурной весенней Тунгуской был ручейком.

– Вот так! Теперь до Байкита будем подниматься! А ты тут давай, если пройдешь, сделаешь Турухан судоходным, навсегда его за тобой запишем! Но смотри, капитан! Рискуй разумно!

Солнце жарило. «Полярный» ходко тянул за собой две баржи – длинную и широкую, тяжело груженую стройматериалами и совсем маленький паузок, в котором груза почти не было, только небольшая партия заключенных. Паузок и заключенных Белов взял на случай, если вдруг засадят на мель основную баржу и придется ее разгружать.

Вода сошла, открывая настоящие размеры Турухана. Две недели назад берегов тут не было, только затопленные ивняки, через которые шла мутная весенняя река. Теперь же упавшая вода показала травянистые склоны, и глазу стало приятнее, но на душе неспокойней.

Сан Саныч стоял на баке и смотрел по берегам, а сам припоминал сложные места впереди и прикидывал, как они будут выглядеть теперь по малой воде. Они хорошо заработали за июнь, получили благодарность от руководства Строительством-503, и Белову казалось, что и это дело он осилит. Боевым разведчиком себя чувствовал, холодок волнения катился по спине куда-то до самых пяток.

Была и еще одна мысль, которую было приятно думать. За этот месяц Николь успокоилась, ее все полюбили, и она порхала цветочком в своем голубеньком платьице по буксиру, то с ведром воды, то со шваброй. Тонкими и сильными руками развешивала белье в носовой части. Туда не доставала копоть из трубы, но закрывался обзор рулевому… Ни один рулевой ей слова не сказал.

Девушка была такая открытая, улыбчивая и работящая, что и среди матросов, и в командирском кубрике не раз обсуждался этот вопрос. Все считали, что если француженка, то должна быть дамочка не рабочая, а только нежная, как в кино, должна все время глазки строить и пить кофе. Николь была другой, и всем, а Сан Санычу особенно, было это приятно и удивительно.

Отношения выправились, она и с капитаном была приветлива и шутила весело, как будто забыла уже, что он «выписал» ее на свой пароход, «как чемодан». Сан Саныч видел, что ей тут лучше, чем в колхозе, и ему тепло делалось на душе, а сердце само собой начинало вдруг колотиться. Напрягало только всякое-разное мужичье с других пароходов. Разевали «варежку» на матроску с «Полярного», а некоторые еще и шутили, как безмозглые ослы… Все это ужасно злило Сан Саныча. В последний рейс, кроме грузов, они везли этап зэков, и какой-то жирный лейтенант конвойных войск позволил себе игривые жеребячьи слова. Их едва разняли…

Но вообще все было хорошо.