Вечная мерзлота

Он отложил газету, отхлебнул остывший чай. Ему все это было уже почти неинтересно, а на планете складывались режимы, похожие на его, основанные на лжи и пропаганде, с несменяемой властью и обманутыми народами.

42

Горчаков втянулся в привычный ритм жизни. Работал в лазарете, иногда вызывали на травму, на труп или в ермаковскую больницу, так все и шло изо дня в день, и это спокойное течение лагерного времени ему нравилось больше нечаянной, ворованной свободы на Турухане. Та командировка нехорошо, надолго растревожила. Николь пробудила в нем безрассудный и сложный ком чувств, он волновался, чего не было давно, и это ему не нравилось.

Он вставал утром, получал пайку и кашу, делал обход больных, назначал лечение, процедуры, заказывал лекарства, писал заявку на хирурга или других специалистов, занимался питанием, помывкой в бане, постельным и личным бельем… выгонял и принимал санитаров, актировал умерших, писал объяснительные. Стоял в одном строю вместе со всеми во время шмонов… Дел хватало, все шло ровно.

Асю вспоминал редко, привык, прошло почти три года, как он написал в последний раз. Ее письма стали приходить реже, они уже не были такими длинными, только о матери и детях. Он понимал, что у нее мог появиться мужчина. Он не ревновал, даже и рад был, как можно радоваться за людей хороших, но почти посторонних.

Николь жила рядом и вот-вот должна была родить. Пока она работала, он заходил проведать, поздороваться к ней в столовую, теперь же она одна сидела на больничном в своей палатке. Туда ему труднее было выбраться.

Николь ему нравилась. Наверное, и как женщина, но было и еще что-то важное. Как из глубокой, законсервированной и запретной шахты, поднимала на поверхность эта юная женщина его безоглядную и гордую молодость. Георгий Николаевич не хотел об этом думать, но мысли приходили сами. Перед сном или в тихие свободные минуты. И он, забывшись, начинал нечаянно улыбаться. Тогда всегда светило солнце, были живы отец, брат, сестра и мать… а ему казалось, что всё-всё, что он задумает в своей жизни, он выполнит.

Двинемся в путь очарованный,
Гулким внимая шагам.
Если же боги закованы,
Волю дадим и богам…

Последний раз он был у Николь совсем коротко первого апреля, она поставила чай, но и на него не было времени. Сели, глядя друг на друга. Николь весело пожаловалась на соседку, которую к ней подселили после отъезда Сан Саныча. Соседка – молодая здоровая деваха – приходила выпившая с разными ребятами. Развлекались, не обращая на нее внимания.

– Им негде встречаться, мне понятно, я ухожу на улицу, но мне тяжело долго гулять… а они иногда остаются ночевать… Я лежу, заткнув уши, и думаю о ребенке, мне кажется, он все слышит.

Горчаков поморщился, кровать соседки стояла в метре от кровати Николь.

– Как себя чувствуешь? – он рассматривал ее милое лицо с заметными пигментными пятнами.

– Как утка хожу! Только не крякаю! – улыбалась Николь. – Что смотрите? Некрасивая?

– Почему?! – растерялся Горчаков.

– Некрасивая, я вижу в зеркало. Хорошо, Сани нет сейчас… – она отвернулась от Горчакова. – А если помру, то и ничего не надо будет…

– Ну что ты, – улыбнулся Георгий Николаевич, – молодая, здоровая, куда ты денешься…

– Может быть, приедет? Он был на курсах в Новосибирске, сейчас снова в Игарке. Пишет, что сразу приедет, как только рожу… Я не обижаюсь, все же понятно, я ссыльная…

Она замолчала, посматривая на Горчакова с вопросом в глазах.

– А мой ребенок, он будет свободным, как Сан Саныч, или ссыльным, как я? Вы не знаете?

– Ну почему же ссыльным? – Горчаков улыбнулся машинально, но тоже задумался.

– Я спрашивала, даже наш комендант не знает, у вас такие суровые законы и такие непонятные… Но даже если он будет считаться свободным, он же не сможет без меня. Так ведь? Значит, и он ссыльный!

Горчаков с нежностью смотрел на Николь, сидевшую с ногами на кровати. В валенках, тепло одетая, с белым пуховым платком на плечах. Три месяца она жила здесь одна.

– Вот, Саня оренбургский платок прислал, – Николь улыбнулась, – как будто обнимает меня. И валенки мягкие! Мой размер! И еще шоколад, вы не хотите? У меня много… – она словно читала мысли Горчакова. – Вы не думайте, он все время мне пишет и посылки шлет. Мне не грустно…

Слезы вдруг полились из ее глаз. Горчаков впервые видел такое.

– Доктор говорит, это у всех беременных бывает… – оправдывалась Николь. – Нервы, наверное, – она уже смеялась, всхлипывая и вытирая слезы. – Сан Саныч только через два месяца придет на «Полярном». Как вы думаете, я смогу с двухмесячным малышом на буксире работать? Там везде сквозняки…

Сосед заглянул, оттопырив брезент на входе:

– Николь, у тебя чайник выкипает!

– Ой, Георгий Николаич, я чай забыла!

– Мне надо идти, Николь, я сюда потихоньку завернул, на патруль могу нарваться… Как почувствуешь схватки…

– Я все помню…

– Мне обязательно дай знать через медсестру, ладно?!

– Ладно, уже скоро, дерется все время, доктор говорит, если дерется – спокойный будет… Странно, да?