Одно утешало: звук не приближался к ней. Щупая носком пол под ногами, она ставила ногу, затем другую, все оборачиваясь со страхом на черный зев коридора за спиной, словно оттуда мог выскочить невиданный зверь с фосфорными кругами вокруг глаз. Или даже сам Людоед, хватающий без разбору всех зазевавшихся и чрезмерно любопытных детей, чтобы отнести к себе в огромную кухню и зажарить на огромной медной сковороде в огромной печи…
…Должно быть, с перепугу она не сразу разобрала, что это был не совсем вой.
И даже совсем не вой.
А скорее долгий, протяжный стон…
…О, дивная, сладкая, благоуханная ночь Прованса! Она всем была великолепна, эта ночь! Своей густо-синей, обволакивающей неподвижностью, пряной духотой, крупными умытыми звездами, отдаленной музыкой какого-то концерта на открытом воздухе, легко омывавшей теплыми, чувственными ритмами площадь, где находилось казино… И в эту прекрасную ночь царственно выплыла из казино прекрасная Александра в своем восхитительном платье с не менее восхитительной шалью. Вчерашний ухажер, Лоран, вел ее к машине с такой почтительностью, словно она была принцессой из древнейшего королевского дома Европы. Если бы платье Александры дополняла не шаль, а шлейф, он бы точно понес его, мужественно сжимая сделанные у хорошего дантиста челюсти от сознания величия своей миссии…
Присоединившись к новоиспеченной принцессе в холле гостиницы, потрясенные свидетели этого необыкновенного триумфа приступили с ревнивыми расспросами:
– Чего это он так приседал? – грубо интересовался Кис.
– Что ты с ним сделала, Алекс? – восхищенно вопрошал галантный Реми.
– Ничего, – пожала обнаженными плечами Александра. – Просто изменила стиль поведения. Вчера была наивной и глупой, сегодня – умной и циничной. Вот и весь секрет.
– А-а… А он не заподозрил, что ты играешь? Что дурачишь его? – обалдело спросил Кис.
– Когда это, милый, мужчины
И, пока оба представителя мужского рода, потеряв дар речи, хлопали ртами от возмущения при виде подобного высокомерия и пренебрежения к их достойнейшему роду, Александра снисходительно добавила:
– А неожиданные перемены в поведении они принимают как должное, называя это женской логикой или женскими причудами, капризами, всем чем угодно, но почему-то им это очень нравится, и в их головы никогда не приходит догадка, что ими манипулируют, как сопливыми детишками… Должно быть, от излишней самоуверенности?
Она иногда бывала вызывающе наглой, Александра, и Кис в таких случаях сразу вспоминал начало их знакомства[21]
, ее дерзкие и высокомерные повадки… Он это страсть как не любил!То есть… Он как раз это любил… Вернее, он как раз поэтому и влюбился… То есть он это вовсе не любил, но… Вот ведь парадокс: она провоцировала в нем в такие моменты желание ей… ее… Сразу страшно и невыносимо хотелось сбить спесь! Хотелось поставить на место! Хотелось подчинить! Хотелось… В общем, просто страшно и невыносимо хотелось. В смысле приступить к «укрощению строптивой»…
И она это знала, стерва! И она нарочно дразнила! Вот он ей покажет – дайте только до номера добраться!
Он едва не потащил Александру за руку к лифту, забывшись окончательно.
– У меня приглашение на прием в замок Ла Барбен, – не обращая внимания на позывные его руки, крепко ухватившей ее запястье, сообщила Александра с небрежностью, однако торжествующие нотки коварно прорывались в ее голосе.
– Иди ты! – недоверчиво пробормотал Кис и выпустил ее руку, разом забыв про лифт и вытекающие из него перемещения, намерения и последствия. – Как это?!
– Потрясающе! – воскликнул Реми. – Как тебе удалось?
– По схеме «я так одинок в этом большом городе», – с иронией откликнулась Александра. – Жена с детишками в Италии, у бедного одинокого Лорана нет дамы на вечер. Он почел за честь украсить свое общество моим присутствием. А у него приглашение на завтра. Он дружен с владельцем замка, господином де Нарбонном. И собирается его осчастливить знакомством с такой необыкновенной и восхитительной женщиной, как я. Можно даже сказать, что он меня воспринимает как изысканный подарок приятелю и безмерно счастлив, что я согласилась пойти с ним!
При этих словах Александра с вызовом посмотрела Алексею прямо в глаза, и он понял: «Никто не забыт и ничто не забыто!» Их расхождения в области прав на самоопределение журналисток, а также женщин, обремененных близкими, местами супружескими отношениями с мужчинами, еще не остыли в злопамятных нейронах Александры. Но особенно – конечно, особенно! – она не простила ему Натали из остромодного парижского бара!