Вечная мудрость

Цзы-лу сказал: «Вэйский государь Чу-гин-чжэ ожидает вас, Философ, чтобы с вами управлять государством. С чего вы намерены начать?» «Необходимо исправить имена», – ответил Конфуций. «Вот как! Вы далеко заходите. К чему это исправление?» – спросил Цзы-лу. «Дикарь ты, Ю, – отвечал Философ. – Благородный муж осторожен по отношению к тому, чего не знает. Если имя неправильно (не соответствует сущности), то слово противоречит делу, а когда слово противоречит делу, то дело не будет исполнено, а если дело не будет исполнено, то церемонии и музыка не будут процветать, а если церемонии и музыка не будут процветать, то наказания не будут правильны, а когда наказания будут извращены, то народ не будет знать, как ему вести себя. Поэтому для благородного мужа необходимо, чтобы он непременно [мог назвать правильные имена вещей с тем, чтобы] сказанное исполнить и чтобы в словах его не было ничего бесчестного (недобросовестного)».

По выражению китайских ученых, имя – это часть действительного предмета, а действительный предмет есть хозяин имени, и между тем и другим должно быть полное соответствие. Например: для тушения пожара необходима вода, а человеку говорят: «Принеси огня», – ясно, что дело не может быть сделано вследствие извращения имени.

Все это довольно-таки туманное резонирование направлено было Конфуцием против следующего случая: вэйский наследник Куай-туй, стыдясь развратного поведения своей матери Нань-цзы, хотел умертвить ее, но это ему не удалось, и он бежал. Тогда отец его Лин-гун хотел сделать наследником второго сына своего Ина, но он отказался. Сам князь умер, и княгиня опять-таки хотела назначить Ина, но он снова отказался, и тогда на место его был назначен сын Куай-туя Чжэ (Чу-гун. – Ред.), ставший во враждебные отношения к отцу. Таким образом, Куай-туй и Чжэ явились людьми, не признававшими своих отцов, и Конфуций под исправлением имен будто бы разумел возведение на княжеский престол Ина.

4

Фань-чи просил научить его земледелию. Философ ответил: «Я хуже опытного земледельца». «Ну, прошу научить огородничеству», – попросил Фань-чи. Философ ответил: «Я хуже опытного огородника». Когда Фань-чи вышел, Философ сказал: «Мелкий человек этот Фань-чи. Если наверху любят церемонии, то народ не осмелится быть непочтительным; если наверху любят правду, то народ не осмелится не покоряться; если наверху любят искренность, то народ не осмелится не выражать привязанности. А при таких условиях народ, неся в пеленках за плечами малых детей, устремится к вам. Зачем же заниматься земледелием?»

5

Конфуций сказал: «Человек прочитает весь „Ши-цзин“, а дадут ему какое-нибудь правительственное дело, то он не понимает его; пошлют его в чужое государство, а он не в состоянии один справиться с ним. Хотя он и много знает, но какая от этого польза?»

Конфуций здесь вовсе не отрицает пользы «Ши-цзина», к которому он питал такую привязанность и уважение, а указывает только на то, что в его время изучение «Ши-цзина» ограничивалось распеванием фраз его без углубления в смысл их и приложения на практике.

6

Конфуций сказал: «Если сам правитель корректен, то народ без приказаний будет исполнять, что нужно; если же правитель сам некорректен, то, хотя бы он приказывал, его не послушают».

7

Философ отправился в Вэй с Жань-сю в качестве кучера и, обратившись к нему, сказал: «Как много народа!» Жань спросил: «Коль скоро много, то чего еще можно было бы прибавить?» «Обогатить его», – отвечал Философ. «А когда он разбогатеет, то что еще можно бы сделать для него?» – «Научить его», – отвечал Философ.