Вечная ночь

– Я видел Женю… Да. Мы с ней встречались в воскресенье, поздно вечером, около десяти. А скажите, вы уже беседовали с ее дядей? Он знает?

– С дядей? – Следователь слегка шевельнул бровью. – У Жени есть дядя?

– Брат ее матери. Старший. Как раз вчера вечером приходил ко мне домой, поговорить о Жене. У девочки огромные проблемы, и он единственный знает о них. Женя сама рассказала ему. Я тоже знал, случайно. Мне она не рассказывала, просто так получилось. Но это требует особого разговора. Это потом. – Борис Александрович испугался, что сейчас совсем запутается и запутает их, заговорил слишком быстро, скороговоркой: – Дядю зовут Михаил Николаевич. Он долго был за границей, теперь вернулся. Вы обязательно должны с ним связаться. Нет, погодите. Вы сказали, все произошло в ночь с воскресенья на понедельник? Получается, что мы с ним говорили о Жене, когда ее уже не было? То есть он ничего еще не знал? Ну да, именно так получается.

В комнате повисла тишина. Все трое смотрели на старого учителя. Он стоял посередине, с портфелем в одной руке, с шарфом в другой. Он вдруг замолчал, несколько раз чихнул, закашлялся, прижал ладонь к груди. Портфель и шарф упали на пол. Лицо побелело, на лбу выступил пот. Дыхание сделалось частым и хриплым.

– Вам нехорошо? – спросил следователь.

Борис Александрович принялся шарить в карманах в поисках баллончика. Руки дрожали. Он вытащил упаковку бумажных носовых платков, очки, ручку. Все падало на пол, он как будто не замечал. Баллончика в карманах не оказалось. Его там и не могло быть. Он положил его в карман плаща в последний момент.

– Пожалуйста… там… в раздевалке… мой плащ, – прохрипел он сквозь одышку.

– Что? Лекарство? Что у вас? Сердце? – Рыжий лейтенант бросился к двери.

– Баллончик с вентолином, – успел сказать ему вслед Борис Александрович и опять захлебнулся кашлем.

– Может, «скорую»? – спросил следователь. – Да сядьте хотя бы.

Борис Александрович опустился на стул, расстегнул ворот рубашки. Соловьев стал поднимать все с пола. Портфель, шарф. Пачка платков, очки, ручка и еще одна вещица. Розовая пластмассовая заколка в форме бантика, с мелкими блестящими стразами. Ее он взял двумя пальцами, поднес к свету. Полный майор тут же подскочил к нему и чуть слышно присвистнул. В замочке заколки застрял закрученный спиралью каштановый волос.

– Это… это… – повторял Борис Александрович, глядя на заколку, – я нашел…. принес… – В груди у него хрипело и булькало, кашель сменялся тяжелой одышкой.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – мягко сказал следователь, – у вас ведь астма, да? Вам нельзя волноваться.

За дверью послышался топот. В учительскую вбежал рыжий лейтенант с баллончиком вентолина в руке.

– Извините. Пришлось залезть к вам в карман, не тащить же сюда плащ.

Он протянул баллончик и посмотрел на Соловьева. Как ни было худо Борису Александровичу, он успел заметить, что улыбка на круглом лице рыжего лейтенанта слишком быстро сменилась серьезным, тревожным выражением. Оперативник и следователь обменялись непонятными взглядами.

– Дмитрий Владимирович, на минуту, – тихо сказал оперативник.

Они отошли в дальний угол комнаты, стали шептаться. Толстый майор направился к ним. Старый учитель видел только три спины и не слышал ни слова. Он брызнул в рот порцию вентолина. Лекарство действовало слишком медленно. Надо было расслабиться, закрыть глаза, считать про себя до ста. Но не получалось. Он, как зачарованный, смотрел на седого следователя, рыжего оперативника и толстого майора. Откашлявшись, он спросил:

– Как вы узнали мой плащ?

Голос его прозвучал тихо, сипло, но рыжий услышал и резко повернулся, успев надеть на лицо все ту же приятную улыбку.

– В учительской раздевалке он единственный мужской.

– Да, конечно. Кроме меня в школе еще двое мужчин. Учитель труда у мальчиков и учитель физкультуры. Но они носят куртки.

«Зачем я это говорю? – подумал он. – Я уже могу говорить, но сказать должен совсем не то. Мне необходимо сообщить им нечто важное. Что же? Господи, что же?» – После приступа сознание его путалось. Ему требовалось еще минут тридцать, чтобы окончательно прийти в себя.

– Борис Александрович, вам лучше? Вы уверены, что врач не нужен? – спросил следователь.

– Уже все в порядке. Спасибо.

Соловьев взял стул, подвинул его и сел совсем близко, напротив.

– Можете отвечать на вопросы?

– Попробую.

– Значит, вчера вечером к вам приходил человек, который назвал себя дядей Жени Качаловой, – напомнил следователь, – вы раньше были с ним знакомы?

– Никогда. Я даже не знал, что у Жени есть дядя. Но он объяснил, что долго работал за границей. С матерью Жени у них конфликт, и они много лет не разговаривают. Она якобы даже утверждает, что у нее нет брата.

– А брат родной, да? – уточнил рыжий.

– Да. Значительно старше нее. Лет на двадцать, наверное.

– Как, вы сказали, его зовут?

– Михаил Николаевич.

– Как имя-отчество мамы Жени Качаловой, случайно не помните? – спросил следователь.

У Бориса Александровича стало горячо в желудке, как будто он наглотался углей, а руки, наоборот, заледенели.