Вечная ночь

Дальше стали докладывать оперативники. Информации набралось много, но вся она касалась только личности убитой. Никаких сведений о преступнике получить пока не удалось. Вероятно, на место преступления он привез девочку на автомобиле, из Москвы. Не исключено, что девочка была с ним знакома, доверяла ему и в машину села добровольно. Но что это за машина, определить пока невозможно. Были опрошены дежурные на ближайших постах ГИБДД, жители окрестных поселков, водители рейсовых автобусов. Оперативники всем показывали фотографии Жени Качаловой. Кто-то даже узнал ее, вспомнил клип. Но в машине, или не в машине, рядом с каким-нибудь мужчиной, никто не видел ее вечером накануне убийства.

Заместитель министра хмуро молчал, вертел карандаш и наконец произнес, обращаясь к малахитовой пепельнице:

– Кирилл Петрович, вы на этот раз будете работать с нами один или, может, хотите привлечь кого-нибудь из вашей прежней группы?

– Только не Филиппову, – громко прошептал майор Завидов.

– А что вы имеете против доктора Филипповой? – спросил профессор с холодной вежливой улыбкой. – Ольга Юрьевна отличный специалист, возможно, из всей моей группы, которую разогнали с треском, она самая талантливая.

– Может быть, я не знаю, вам видней. – Завидов покраснел и отвернулся.

Профессор посмотрел на Соловьева и вдруг весело подмигнул ему. А потом, с серьезным лицом, обратился к заместителю министра:

– Валерий Иванович, вы же знаете, я всегда рад помочь.

«До сих пор обижен, – подумал Соловьев, – еще бы, пять лет напряженной работы псу под хвост. Он – мировое светило, только у нас к его исследованиям относятся слегка иронично, будто он шаман какой-то. Спасибо, что за Олю заступился. Молодец».

Глава одиннадцатая

В пятьдесят восемь лет Зоя Зацепа выглядела воинственно сексуально. Высокая, рыжая, с большой грудью, крутыми бедрами и рюмочно-тонкой талией, полученной в результате операции по удалению нижних ребер.

Чем старше становилась Зоя, тем рискованней углублялся вырез ее кофточек. Юбки она всегда предпочитала короткие. Ноги у нее, правда, были хороши от природы. Лицо тоже изначально было красивым, но возраст делал свое черное дело. После нескольких подтяжек рот стал широким, как у Буратино, губы она накачала силиконом, и получилась карикатурная, какая-то мультяшная пасть, наполненная крупным сверкающим фарфором. Уголки глаз подтянулись к вискам, эта удлиненность оттенялась черным контурным карандашом, и глаза казались огромными. Ни морщинки, ни пятнышка на лице. Идеально гладкая чистая кожа. Только кисти рук усыпаны едва заметной старческой пигментацией.

– Значит, смотри, Коленька. Есть несколько вариантов. Душевая при гостевой комнате будет выдержана в холодных бирюзовых тонах. Для большой ванной надо подобрать что-то теплое, какао с молоком, мягкий беж либо вообще глубокий коралловый.

Продавцы в салоне услужливо выкладывали перед ними на столе разноцветную плитку, как детали детской мозаики. Зацепа кивал, улыбался, глубокомысленно сдвигал брови, надувал щеки. Ноздри его трепетали, он вдыхал запах духов Зои, и голова его слегка кружилась.

Лет десять назад, в Риме, в старинной парфюмерной лавке «Матерозони» для богатой русской синьоры Зацепы придумали индивидуальный аромат, и с тех пор никаким другими духами она не пользовалась. Маленькие граненые флаконы стоили баснословно дорого, Зоя перед каждой поездкой в Италию заранее звонила в «Матерозони», и к ее приезду была готова очередная порция плюс подарки от фирмы – мыльце, крем для рук с тем же сильным, неповторимым ароматом.

– Чем от тебя пахнет? – однажды спросила Женя. – Потрясающий запах. Только духи, кажется, женские.

Через месяц после их знакомства Зацепа снял квартиру в новом доме у метро «Профсоюзная», неподалеку от дорогого оздоровительного центра, который посещал несколько лет подряд, раз в неделю. Девочке он наплел, будто бы некий частный коммерческий университет в Москве заключил с ним долгосрочный контракт на чтение лекций по древней истории, теперь он будет прилетать часто и надолго. Женя никогда не задавала ему вопросов о его работе, легенды он сочинял больше для самого себя, чем для нее. Ему нужна была иллюзия нормальности, объяснимости происходящего.

Их отношения развивались в особой электрической атмосфере взаимной лжи. Постоянно вокруг них воздух искрился. Естественное дневное освещение казалось искусственным, солнце было лампой. Вечерами люстра под потолком притворялась солнцем. Потолок был небом. Настоящее небо валилось вбок и превращалось в грубый задник любительской сцены. На улице живые деревья шуршали бумажными листьями. В комнате птички, нарисованные на обоях, щебетали и били крыльями. Зацепа то и дело подмалевывал декорации, ибо краски не то чтобы тускнели – разлагались, как мертвая плоть.