– Не знаю. – Она заерзала на сиденье, отвернулась, уставилась в окно.
Осторожный Зацепа больше не стал задавать вопросов. Поглядывал на нее, видел, как вздрагивают ее плечи, слышал тихие жалобные всхлипы. Он привык, что она часто плачет. Ее смех мог мгновенно превратиться в слезы, и наоборот. Он списывал это на переходный возраст. Остаток пути они молчали. Когда доехали до дома в Черемушках, вошли в квартиру, Женя побежала в спальню, упала на кровать, лицом в подушку. Кастрони подошел, стал снимать с нее сапоги. Она вдруг резко развернулась, чуть не заехав ногой по его физиономии.
– Ник, сколько лет твоей внучке?
– Одиннадцать. Почему ты спрашиваешь?
Она усмехнулась, оскалилась, как собачонка, и сказала по-русски:
– Мне было столько же, когда это началось.
– Я не понимаю. Женя, пожалуйста, говори по-английски. – Кастрони растерянно заморгал.
– Ох, Ник, может, не стоит? Лучше тебе не понимать, о чем я говорю. Мне плохо, Ник. Ты даже не представляешь, как мне плохо сейчас. Я люблю его, он гений, лучше него нет никого на свете. Мы, наверное, поженимся. Но если он узнает… Господи, как бы я хотела вычеркнуть все это из моей жизни, забыть, начать с нуля, стать обычной девочкой.
«Кто он? Неужели этот певец, людоед-некрофил, которому она вешалась на шею? – простонал про себя Зацепа. – О чем узнает? Обо мне? Но она вряд ли привела бы меня в клуб и стала знакомить с ним, если бы боялась именно этого».
– Женя, – сказал Кастрони, – мне, конечно, нравится, когда ты говоришь по-русски. Звучит красиво, но я ни слова не понимаю. Что с тобой происходит? Ты, может быть, хочешь рассказать мне что-то, но не решаешься? Почему ты вдруг заговорила о детском порно?
– Ник, ты правда любишь меня? – Это было сказано по-английски, громким драматическим шепотом.
– Да, Женя, конечно, я тебя очень люблю. Я много раз говорил тебе.
– Говорил? Слова ничего не значат. Ты мог бы убить за меня? Ты мог бы убить человека, который растоптал, утопил в грязи мое детство, заставил раздеваться перед камерой и выделывать такое, что тебе в страшном сне не приснится? Но если бы только это! Нет, ему было мало. Он стал торговать мной.
Зацепе показалось, что она репетирует роль для мелодрамы. Кастрони тихо поскуливал от волнения и жалости.
«Замечательно! – думал Зацепа. – Вот появился еще один персонаж. Нас было только двое, она и я. Теперь уже четверо. Третий, как я понимаю, этот певец Вазелин. Надо бы уточнить, но нельзя. Она ведь сказала о нем по-русски. Интересно, кто четвертый? Кого мне надо убить?»
– Женя! Прекрати! Что ты говоришь? Что ты выдумываешь, девочка? Зачем? – зашептал Кастрони, искренне подыгрывая синьорине, заламывая руки и слегка подвывая на гласных.
Зацепа между тем сохранял ледяное, отрешенное спокойствие.
– Зачем? – взвизгнула Женя. – Затем, что я больше не могу так жить. Я хочу покончить с этим. Но у него есть много записей. Если я уйду, он сделает так, что все это увидят мои родители, учителя, одноклассники. Он может, я знаю. Уже было, когда он снимал со мной или с другими девочками и мальчиками разных богатых известных людей, а потом шантажировал их. И они платили. Теперь он шантажирует меня. Требует огромную сумму. Он уже поместил в Интернете картинки, клипы, на которых видно не только тело, но и лицо, очень четко, крупным планом.
Зацепа сидел на краю кровати, не в силах шевельнуться. Кастрони бешено колотил кулаками изнутри по стенкам его сердца. В голове вдруг пронеслась строчка из чьих-то стихов:
«Конец мог быть и пострашней, но не придумаешь бездарней».
Зацепе все уже стало ясно, Кастрони надеялся на чудо.
«Этого не может быть! – вопил Кастрони. – Она все выдумала! Я знаю ее почти два года, она вся, как на ладошке».
«Да, ты знаешь ее. Каждый квадратный сантиметр ее тела, вес, рост, объем талии, бедер, щиколотки, шеи. Каждый оттенок интонации, гримасы, капризы ты знаешь наизусть. Но тебе ничего не известно о ней, – устало возражал Зацепа, – ты встречаешься с ней не так уж часто. Что происходит в ее жизни там, за кадром ваших отношений, ты знать не можешь».
«Если бы это было правдой, – не унимался Кастрони, – открылось бы все раньше, я бы понял, почувствовал».
«Понял? Почувствовал? – горько усмехался Зацепа. – Вспомни, как легко она пошла на контакт с тобой, как ловко тянула из тебя деньги. Ты что, всерьез считаешь, что она получает удовольствие от ваших постельных игрищ? Или, может, ты надеешься, она влюблена в тебя, старого кретина? Опомнись. Разве все это время она вела себя как нормальная, чистая девочка-подросток? Она спала с тобой за деньги. Почему ты думаешь, что она не могла делать это с другими?»
– Кто он? Как его зовут? – спросил Зацепа, когда Женя замолчала.
– Марк. Фамилии не знаю. Адреса тоже. Он постоянно снимает сразу несколько квартир и меняет их очень часто. Он хитрый и осторожный, подонок. Он работает один, без помощников. Сейчас нас у него всего четверо, две девочки и два мальчика. Он очень тщательно отбирает детей, чтобы были не сироты, не наркоманы, здоровые, нормальные, но при этом, чтобы не проболтались родителям.