Вечная ночь

Он не оставил ни единого следа. Он понимал, что искать его будет не только милиция, но и сутенёры, которые продали ему детей. В диалог с ними он вступал из интернет-кафе и никогда не использовал для связи свой домашний компьютер. Звонил только из уличных таксофонов. Менял внешность и голос, платил вперёд и даже добавлял щедрые чаевые, ибо знал: ничто так не притупляет бдительность гоминидов, как деньги.

Полтора года его активно искали, но так и не вышли на его след. Никто не понял, что это продолжение, не связал нынешние трупы с теми, что десять лет назад вылавливали из озера возле маленького подмосковного городка Давыдово. У серийных убийц не бывает таких долгих периодов покоя.

Но фокус в том, что Странник не серийный убийца. Он не душит детей. Он освобождает ангелов.

Гоминиды опять оказались бессильны против него. Никто, ни милиция, ни сутенёры, не догадался об его истинных мотивах, целях и средствах.

Никто, кроме женщины-оборотня. Сейчас, когда он освободил очередного ангела, она опять начнёт думать и действовать. Следовало срочно избавиться от этого опасного существа, убрать оборотня со своего пути, раз и навсегда.

Глава двадцать четвёртая

Сквозь шум воды Ика слышала, как заливаются сразу три телефона. Городской, самый громкий, и два мобильных.

— Идите на фиг! — сказала она, разглядывая свою ногу, такую живую и симпатичную, что стоит посмотреть, и мгновенно поднимается настроение. Правда, тут же где-то, совсем глубоко, защекотала маленькая поганая мыслишка. Вот эту плоть, розовую, упругую, выхоленную, будут когда-нибудь жрать черви. Когда-нибудь, не скоро, но обязательно.

О червях однажды сказал Марк. Держал её ногу, бережно, как произведение искусства, и вдруг произнёс, с обычной своей ухмылкой:

— Обидно, что такая красота достанется червям. Представляешь, вся ты, Ика, нежная и удивительная, с твоими тонкими пальчиками, с твоими грудками, губками, шейкой, станешь обедом подземных тварей. Они тупы, бессмысленны, лишены эстетического чувства. Им без разницы, кого жрать: тебя, мою прелесть, или какого-нибудь урода. Остаётся пожелать им приятного аппетита.

Марк говорил много глупостей и гадостей, она привыкла, щёлкала его по носу, злилась чуть-чуть и скоро забывала. Но про червей запомнила и никак не могла выкинуть — даже не из головы, а откуда-то из солнечного сплетения.

— Гад, гад, ненавижу! — пробормотала Ика и стала чистить зубы.

На городском телефоне включился автоответчик. Из ванной Ика не могла разобрать слов, но слышала, что голос женский. Потом стало тихо. Телефоны помолчали, отдохнули минут пять и опять затрезвонили хором.

Ика выдавила на ладонь прозрачный зелёный шампунь, закрыла глаза, намылила короткие густые волосы и запела во весь голос:

Тёмный кинозал и пузырьки поп-корна,
Целоваться в губы так прикольно! А-а, ля-ля!

Предстояло самое неприятное — брить подмышки. Ика подняла руку, заглянула в нежную впадинку, подёрнутую золотистой щетиной. Там такая тонкая кожа, каждый раз страшно прикасаться бритвой.

— Вот, например, немки подмышек не бреют, — рассуждала Ика вслух, сплёвывая воду, — и правильно делают. То ли в Италии, то ли в Англии подмышки бреют только проститутки. А порядочные женщины — никогда. Ой, блин! — Несколько капель крови проступило сквозь пену. Ика порезалась потому, что телефонные рулады выводили её из себя и руки слегка дрожали. — Блин-блин, твою мать! — От перекиси щипало ещё больше.

Был бы дома Марк, она позвала бы его, чтоб подул. Он бы подул, потом поцеловал, во все местечки. Ему нравилось, когда она влажная, горячая, только что из душа. Он бы целовал и приговаривал: «Косточки мои сладкие, цыплёнок мой, тут у нас мягонько, а тут тверденько, ой, как вкусненько, ой, как классненько, прикольненько».

Ика протёрла запотевшее зеркало, увидела себя, скелетика, девочку-спичку. Скуластое аккуратное лицо. Круглые зелёные глаза, большой пухлый рот и маленький мягкий нос. Без косметики, с мокрыми волосами, она выглядела лет на четырнадцать. На самом деле ей было двадцать два.

— Марк, Марик, Морковка, козёл, сволочь, ненавижу, убью когда-нибудь!

К трём разноголосым звонкам прибавился четвёртый, дверной. Ика накинула халат и босиком помчалась в прихожую.

— Мало того, что исчез на трое суток, бросил меня, ещё и ключи забыл, гад, и явился именно тогда, когда я в ванной! Все мне назло, все всегда мне назло! Ну я тебе сейчас устрою! — Она распахнула дверь, не взглянув в глазок.

На пороге стояла незнакомая девица лет тридцати, высокая крашеная блондинка, в джинсах и дутой куртке такого розового цвета, что у Ики заболели глаза. Девица, вероятно, не ожидала, что ей сразу, без вопросов, откроют дверь, и удивлённо уставилась на Ику.

— Взрослые кто дома есть?

— А что вам нужно?

— Я из ЖЭКа. Жалуются на вас соседи, девочка. Заливаете вы их. — Глаза девицы быстро, хищно обшарили маленькую прихожую.

— Мы?! Заливаем? Да что за бред, блин! — Ика туже затянула пояс халата и надменно вскинула подбородок.