Вечная ночь

— Там и справляться нечего. Достаточно было взять лупу. Ну и ещё пришлось потратиться на международный телефонный разговор с Римом. — Лобов выдержал долгую эффектную паузу, которую Дима поспешил заполнить бурными благодарностями и обещанием оплатить счёт.

— Не тараторь, Соловьёв. Что за манера? Я ещё ничего тебе не рассказал. И не расскажу по телефону, не надейся. Придётся тебе меня, старика, навестить.

— Я с удовольствием, Вячеслав Сергеевич. Когда?

— Это тебе решать. Я на пенсии, у меня время все своё, не казённое. Ты сейчас где?

— В Сокольниках.

— Помнишь, где я живу?

— На Красносельской. Да, действительно, отсюда десять минут на машине.

По дороге Дима остановился, купил букет нарциссов для жены Лобова и коробку шоколадных конфет. Вячеслав Сергеевич был известным сластёной.

— Вот тапочки, проходи. Только тихо. Вера спит. За цветы спасибо. Ох, тут ещё и конфеты. Ну давай уж по такому случаю сварю тебе кофе.

Дима заметил, как сильно сдал старик, располнел, появилась тяжёлая одышка, лицо стало серым, под глазами мешки.

— Что смотришь? Плохо выгляжу?

— Нет, почему? Просто мы давно не виделись.

— Год и восемь месяцев. Я, Дима, инфаркт перенёс, чуть копыта не отбросил. Не курю теперь. Питаюсь творожком да протёртыми овощами. Гуляю каждый день. Хожу, как дурак, по скверику, туда-сюда. Хорошо, если Вера со мной выходит. Но ей все некогда.

Они прошли в маленькую чистую кухню. Лобов усадил Диму на деревянную лавку, открыл окно, включил чайник.

— Кури, если хочешь. Скажи, ты так и не женился на той девочке, графологе. Людочка, кажется?

— Люба. Нет, Вячеслав Сергеевич, не женился.

— А что тянешь? Вон, седой уже.

— Да так как-то. Она намного моложе меня, и вообще, я привык жить один.

— Не модный ты какой-то, Дима. Сейчас все как раз на молоденьких женятся. А как твой Костик? Сколько ему?

— Семнадцать. В этом году поступает на юрфак.

— Ну, славно, славно. — Старик разлил кофе по чашкам, себе добавил молока, открыл конфеты. — Ладно, не томи. Расскажи, что ты успел нарыть по этому трупу, который в новостях показали.

Пока Соловьёв рассказывал, старик молчал, пыхтел, прихлёбывал кофе, качал головой, в какой-то момент схватил блокнот, карандаш, стал делать пометки.

— Нет, я всё-таки не понимаю, почему они отказываются от серии? Бред какой-то.

— Действительно, бред, — кивнул Соловьёв и вдруг пробормотал: — Они отрицают серию сейчас так же, как тогда отрицали версию детского порно.

— А ты как думал? Кому нужна эта мерзость?

— Судя по тому, сколько этой мерзости в паутине, она нужна многим. Потребителям, производителям, чеченским террористам. Они это дело крышуют и получают прибыль. Кому-то в нашей структуре, в МВД, в ФСБ. Только мы с вами никогда не узнаем, кому именно.

— Так, может, нам лучше и не знать? — Старик перешёл на шёпот. — Дима, ну ведь это действительно чума. Кажется, твоя первая любовь Оля Луганская предложила версию, что Молох убивает детей, которых используют в индустрии детского порно?

Соловьёв нахмурился, отбил пальцами дробь по подоконнику.

— Ольга Юрьевна Филиппова, — произнёс он сердито, — Луганская — это её девичья фамилия. Да, доктор Филиппова работала в группе профессора Гущенко и выдвинула такую версию. В результате группу разогнали.

— Ну вот! А в Давыдове интернат сгорел! Никого, ни единую сволочь потом не привлекли.

— При чём здесь Давыдово? — Соловьёв даже поперхнулся от неожиданности.

— При том! Твоя Ольга Юрьевна приходила ко мне, расспрашивала о давыдовском душителе.

— Вячеслав Сергеевич, я и тогда, и сейчас не понимаю, какое это имеет отношение к серии Молоха?

— Не понимаешь? — Старик отвернулся и поджал губы. — Очень жаль. Прошло столько лет, а у меня этот Пьяных до сих пор не выходит из головы.

— Вы тоже, как доктор Филиппова, считаете, что это не он?

— Не знаю! Там было слишком много всего сразу. После четвёртого трупа, когда Гущенко высказал свои подозрения, Пьяных допрашивали, проводили обыск, в доме, в сарае. И ничего не нашли. А потом вдруг после пятого трупа — бабах! Шкатулка. Полный набор улик. И почему-то сразу забыли, что возле интерната иногда крутился какой-то странный слепой старик с палочкой. Никто не знал, откуда он взялся, куда исчезал. Его видели накануне убийств. Сторож как-то попытался с ним заговорить, попросил документы, но старик промычал что-то, махнул палкой и ушёл.

— Думаете, это был переодетый убийца? — скептически хмыкнул Соловьёв.

— Не знаю. Вполне возможно. Когда вокруг интерната ставили охрану, когда съезжалось много народу, он не появлялся. Сторож рассказывал, что для слепого этот старик передвигался слишком уверенно. И ещё, кто-то из детей обмолвился, что некий дедушка приносил конфеты. Мать Пьяных уверяла, будто видела, как несколько ночей подряд к ним на участок пытался проникнуть какой-то человек. Но они на ночь спускали собаку. А потом собака умерла. Местный ветеринар сказал, что пса отравили. И вот после этого в дровяном сарае нашли шкатулку.

— Вячеслав Сергеевич, погодите, все это, конечно, очень интересно и убедительно, но Пьяных признался.