Вечная полночь

Мы поспорили еще полминуты. От вида ее самодельного платья для церкви у меня продолжало щемить сердце. Когда мы стянули его через голову, я поймал себя на том, что уставился на руки Китти. Мне уже доводилось их видеть, ее старые шрамы от уколов я заметил еще тогда в машине, но совсем иное касаться их руками. Когда трогаешь пальцем крошечные шишки, прикасаешься к жестким точкам, где стянувшаяся кожа загрубела, где плоть сопротивлялась и распухала, но так и не стала прежней. Мой взгляд блуждал по причудливым дорожкам и детской складкой между ног, где она брила лобковые волосы, где мерцала гладкая и блестящая плоть, манящая, розовая и умопомрачительно девственная…

Не раздумывая, я схватил ее руку, поднес к губам и поцеловал внутренний сгиб локтя, где были самые жуткие дороги.

— Зачем ты это сделал?

— Не знаю…. Я-Я только….

— Повтори.

Я послушался. Непонятным образом мои вещи в беспорядке упали в сторону. И мы сидели вдвоем, раскинувшись почти на всей кровати. И вроде занимались любовью, и вроде нет. Только мы углублялись в предварительные игрища, кто-то из нас отодвигался, не из отсутствия интереса, но из-за, не знаю, острого осознания. Чудовищности всех ощущений бурливших вокруг, внутри и снаружи наших черепушек.

Я никогда не был с женщиной по-трезвому. Ни разу. Даже в первый раз, когда был пацаном, мне было пятнадцать, я тогда минимум укурился. Немного пьяный. Что-то… у Китти, насколько мне было известно, была пара бойфрендов с тех пор, как она спрыгнула. Но еще я знал, почему она была с ними. Ради еды. Жилья. Безопасности. Чтобы не быть одной… По всем, как она говорила, обычным причинам.

Без наркотиков для меня это дело было попыткой одновременно получить удовольствие и понаблюдать, как тебя разнесет до размеров табло. Каждое малейшее движение и звук усиливались до неимоверных размеров и отражались на лице. Сознание было сокрушительным. Я не выносил терять разум, когда снимал с себя одежду.

Наши тела переплелись, я проскользнул ладонью между ног, прижался губами к уху, а она выгнула шею, откинувшись головой обратно на подушку. Она вцепилась в меня, стиснув мой эрегированный член, одновременно со смущением и возбуждением. Словно если она отпустит его хоть на секунду, то он начнет летать по комнате, будто шарик, из которого выпустили воздух.

— О Господи, — прошептала она и при этих словах погладила рукой мне щеку. — О Господи, ты помнишь то ощущение, когда ты только что нажал на поршень баяна?..

— Чего?

Мы оба быстро дышали. Пробило на пот.

— Сам знаешь, — продолжала она, почти задыхаясь, сопровождая речь, сильно двигая бедрами вперед. — Когда химия уже в тебе, но еще не торкнула.

— Да…

— Но, ты знаешь, — ее голос утонул в гортанном стоне, — он вот-вот бабахнет… Уже начало, ну, пощипывать… И ты знаешь, что сейчас как вставит… И ты ждешь… ты ждешь…

— И свет делается прикольным, — шептал я, и губы терлись о ее мягкие у ушей волосы, — а краска на стене начинает пульсировать, будто ты неожиданно смог увидеть воздух…

— Верно, верно, — теперь одним пальцем она стала мять клитор, а другой рукой массировать мой член, дергать пульсирующий ствол вверх-вниз в одном ритме со собственными безумными воспоминаниями. — Когда эта хрень, ну, в тебе, но еще не торкнула, но ты знаешь,ты, блядь, знаешь…Ох, бля, вставляй… вставляй мне, урод… Но знаешь, ну, что через три секунды он торкнет тебя по хребту, и сердце вот-вот лопнет…

— Как Нагасаки, — простонал я, — как Хиросима, за глазными яблоками, внутри мозга.

— И можно сдохнуть, — шептала она, маневрируя, ерзая, пока не раскинулась передо мной, пустила в свою свежевыбритую ватрушку, схватив мой член двумя руками, раскрылась и направила внутрь, — можно сдохнуть от наслаждения… Хочется… кокаин заставляет почувствовать на одну секунду, всего на секунду, что тебе так хорошо, как вообще возможно, и тебе остается только завопить, издать оглушительный вопль, изгнать все звуки, которые полезут внутрь, когда тебя отпустит так, чтобы все внутри стихло.

— И ты загоняешь его, — пробурчат я, — вытаскиваешь блестящую иглу, вводишь снова, смотришь, как баян наполняется кровью… впрыскиваешь ее обратно, запускаешь… всю… до конца… обратно… внутрь…

Наши глаза закрылись. Ее ногти вцепились мне в спину. Острые зубы впились в губы. Стоны вырывались из наших глоток, а глаза наполняли странные жгучие слезы. Теперь мы стали больше, чем любовники. Мы были две души, настолько потерянные, так далеко зашедшие в своей панике и неприкрытом ужасе, что даже не понимали, то ли занимаемся любовью, то ли умираем.