Вечная полночь

— Не насилуй себя, — посоветовала Китти, когда я позвонил ей из автомата и признался. Уверен, она удивилась, когда я позвонил ей на работу за ее счет, но что я мог сделать? Это сильная сторона наркота: опутать тугими узлами тех, кого любишь, чтобы у них была возможность вытаскивать твоюжопу из неприятностей. И при этом ныть: «Я сам себе противен, но что я могу сделать?».

— Правда? — спросил я после того, как она вывалила на меня первую порцию сочувствия.

— Конечно, — ответила она, — не стоит себя насиловать. Я помогу тебе, козел ебаный… У тебя были два месяца и ты их отправил коту под хвост… Где ты сейчас?

Я слышал, как босс ворчит, чтобы она слезала с телефона. Его бесили личные разговоры. Она работала в автосервисе, однако начальник прослужил семь лет во флоте и управлял мастерской, как подводной лодкой. Будто даже если ты разговариваешь шепотом, враг тебя заметит и грохнет глубоководным снарядом.

— По-моему, я в аэропорту…

— По-твоему? Ты что, не уверен? — негодование просто сочилось из трубки.

— Да ладно, уверен. В аэропорту.

— Ты находишьсяв Калифорнии, да? Ты не станешь устраивать мне сюрпризы и слать открытки из Милуоки?

— Успокойся, Китти.

— Успокоишься тут, блин. Бери, блядь, такси. Контроль не проходи. Не тормози и купи пакетик героина. Сразу отправляйся к Митчу. Распакуй чемоданы и оставайся там.

Что я и сделал. Я остановился у режиссера Митчелла. Я не употреблял. Не крал лекарства его жены. Хотя, как ни странно, те же пузырьки с пилюлями стояли на том же месте. Удивительно! Люди хранят наркотики и не используют их. Не едят безумными ночами перкодан упаковками, чтоб потом сказать своему доктору по мозгам, что все слопала собака или они упали в толчок, и потребовать новый рецепт от этих мерзких спазмов в затылке — или прочих болячек, из-за которых вам выписали рецепт на эту гадость.

Мне удалось достаточно долго не торчать и более-менее прийти в себя. И что самое главное, встречаться с дочкой. Последнее, по причинам географического характера, стало для меня ответственным ежедневным испытанием прочности моего решения завязать окончательно. Не поддавать искушению снова начать бахаться.

Главным искусителем был мой старый кореш Таунер. Человек из фольги с дегтем. Юный Тауни, упорно таскавший хип-хоповый прикид, продолжал обитать вблизи моей автобусной остановки. То есть всякий раз, как я отправлялся навестить Нину, мне приходилось сопротивляться жгучему желанию заглянуть к нему и утолить свою неутихающую жажду. У меня не было ни копья денег, на автобус я занимал, жил у кого-то в свободной комнате и ощущал себя абсолютно не у дел. Если мне когда-то было нужно удалиться от мира, если я когда-то чувствовал, что заслужил это, я думал, я заслужил его теперь.

До дочки мне удавалось добраться, не поддавшись соблазну, однако же по дороге домой опять приходилось изо всех сил сопротивляться позывам взять.

* * *

Вся моя жизнь — это история попыток не торчать. Каждую секунду, если я не спал, я старался что-нибудь неделать. Если бы мне довелось заполнять анкету, в графе «род занятий» я бы написал «НЕ-НАРКОМАН».

Самое страшное в завязке то, что тебе приходится быть максимально сильным, когда ты как никогда слаб. Нервы ни к черту, спать не получается, голова не перестает гудеть, в кармане по нулям, от непонятной комбинации паранойи, детоксикации и безжалостного в своей неприкрытости прессинга пот хлещет градом и на каждом углу тянет блевать, однако нельзя ни на секунду не расслабляться. Выбора нет.

Только когда наконец пытаешься снова взять этой темы, тогда с пугающей ясностью до тебя доходит, что конкретно есть основная причина, зачем ты берешь. Вся жизнь, свежеободранная до обнажившихся нервов, сводится к выбору между двумя видами ада. Ад, где ты заебся от наркоты, и ад, где ты заебся без оной.

Поскольку своей хаты у меня не было, я приходил играть с дочкой к Сандре домой. Все там служило мне напоминанием о том, как низко я пал и как много я потерял.

Стараясь изо всех сил отбросить неприятные ощущения и просто побытьс Ниной, я не мог избавиться от мысли, что я привидение. И неважно, есть у меня право на существование или нет, но мне казалось, что мой собственный ребенок думает обо мне точно так же. Видя такое полубытие, сумеречное существование, как могла она думать по-другому?

Было много причин для плохих ощущений. Все даже не сосчитаешь. Как бы дурно мне ни было после визита в свой экс-дом, от перспективы катить обратно к Митчу в набитом автобусе делалось еще хуже. Весь этот народ, как селедки в бочке, и я с ними. Никто в Лос-Анджелесе не ездит на автобусе без крайней необходимости. И те, кто каждый день ездит на нем, презирают тех, кто едет вместе с ними.

Стоя в нем, зажатый черными и латиносами, кому действительно куда-то надо, я чувствовал себя абсолютно бесполезным. Я знал, что они думают: «Посмотрите на этого забулдыгу-джанки! Неудачник хренов! То же мне puta… [55]»