Вечная полночь

На это ведь действительно ничего не скажешь. Он был не дурак. Он спрашивал искренне. И главное, мне симпатизировал. В том Лос-Анджелесе, где он жил, в его словах была чистая правда. И поскольку существует несчетное количество приятных в общении белых индивидов, живущих в Лос-Анджелесе, и никогда не бывавших восточнее авеню Ла-Бреане, имея представление, как они в девяносто процентах выглядят, он еще и не грешил против истины. Конечно, этот случай произошел до того, как Родни Кинг и ПДЛА сделали свой видеодебют.

Я не знал, то ли ему завидовать, то ли пожалеть человека.

Как ни удивительно, но проект с «Кафе кошмаров» потерпел полное фиаско. Но это был ценный в плане учебы опыт. Я снова твердо уяснил для себя, что работать на телевидении без тяжелых наркотиков просто-напросто смешно.

Просиживая штаны на этих бесконечных сценарных совещаниях, я мучительно остро вспоминал, почему обдалбливался до полного охуения перед подобными мероприятиями. Как еще родить в себе энтузиазм? Как еще не удержаться от желания взвыть?

Пилот «Кошмаров» содержал в себе все неистовство и эффект рекламы Миланты. Плоская актерская работа. Эпизоды притянуты за уши. Сюжет не держится. Все вместе было идеальной для меня работой. Только я разучился ее делать.

Как я ни пробовал настроиться на текст, я воспринимал его излишне серьезно и скептически. Не в смысле, не получалось подсосать. Совсем не то! Текст у меня получался чудовищный. Даже поля выходили кривые. У всех остальных были компьютеры, а у меня восстановленная «Смит-корона», выкупленная в ломбарде. Все бы ничего, пока не нужно было набить j’s или w’s.

В процессе девятнадцатого переписывания, когда я проводил очередную ночь в пробежках от одной забегаловки к другой, чтобы не мешать своим полуночным творчеством хозяевам квартиры, любившим лечь спать пораньше, на первые деньги за текст я купил машину и съездил в Феникс. Подумал, что общество Китти окажет положительное влияние на мою креативную способность. И я боялся, что необходимость писать снова доведет меня до ручки.

Две недели я так и эдак напрягал ее, отправляя факсы с якобы изменениями в страну «Кошмаров» для Мили и Уэса. Потом решил снова смотаться на запад. Этот бэушный автомобиль-универсал — дизельный пылесос, о котором я всегда мечтал — заискрился и вспыхнул рядом с Блайтом, неподалеку от того места, где Хантера Томпсона настигли наркотики. Я выжал из него еще полмили, потом меня за сто баксов отбуксировали до Голливуда, и я закончил «финальную правку» на переднем сиденье тягача «Triple А». Погоревший пылесос был продан механику за пятьдесят баксов.

Вернувшись в телегород, я стал подозревать в Мили своего рода диалогового садиста. Проект был отстойным, и становилось очевидно, что транслирование его зарежет. Но Джон-бой, который никак не мог наесться смачными историями насчет автобусов — «Как это бывает? В смысле, чё, правда?…» — видимо, почуял, что я в такой заднице, что буду продолжать выделывать любые сальто-мортале. Пока однажды вечером, когда я взял такси до его ебучего дома в Хиллз скинуть очередной переделанный вариант, похожий на Япфета Кото, водила глянул разок на вашего покорного слугу и предложил: «Мужик, по тебе видно, что тебе кой-чего надо… Сто пудов, ты не против крэка? Давай, я тебе возьму? Тридцать долларов. Вставляет только так…»

Хотя до сего момента у меня получалось не торчать, прозвучало по-любому неплохо. Очень неплохо. Глядя в зеркало дальнего обзора, я увидел уставившиеся на меня собственные глаза, когда я пробормотал роковые слова: «Давай…»

Следующее, что помню, я в самом центре Уатте, скрючился в такси у парка Джима Джиллиама, выпуская клубы из трубопровода, длиннее рук моего черного кореша, который, казалось, с каждой затяжкой принимал все более грозный вид.

Одна затяжка, и мне снова пиздец.

В два счета я вернулся в то состоянию, о котором так отчаянно тосковал все эти безжизненные месяцы. Очень быстро я вернулся к эйчу и заработал подсадку. Едва я так славно убился, я решил, что мне надо сменить стены. Новая обстановка. Потом, конечно, я слезу.

В кругах слезающих это называется «географическим вопросом».

Мой новый друг и спаситель представился по телефону. Эрик Блэкни, мой старый режиссер из «Буккера», регулярно звонил мне через определенные промежутки, с тех пор как его поперло высшее начальство и я уволился из солидарности. Я никогда ему не перезванивал по тем же причинам, по каким не контачил ни с кем из своей «старой жизни». Я перестал считать себя частью их мира. Я покинул цивилизацию, когда взялся за струну.

Но, повернувшись спиной к очередной стене, я стал рассматривать его как человека, потенциально полезного. И непременно бы его использовал, если бы означенный индивид не оказался потрясающе щедрым человеком. Сложно стырить что-то у того, кто готов отдать последнюю рубашку. А у Эрика, благослови его, Господи, рубашек было до черта.

Я в очередной раз словил сообщение от Блэкни на свой верный автоответчик. Когда я ему перезвонил, он, как мне показалось, обалдел. «Я думал, что ты умер», — сказал он мне.