Вечная принцесса

Как-то октябрьским вечером, когда Генрих выразил недоумение, что вот уже три недели, как Екатерина с ним не танцует, а только смотрит, как это делают другие, она призналась ему, что беременна, и попросила держать новость в секрете.

— Как можно! — вскричал он. — Я хочу раззвонить об этом по всем углам!

— Можешь написать моему батюшке, — улыбнулась Екатерина, — но только в следующем месяце, не раньше. А все остальные и так скоро догадаются…

— А как ты себя чувствуешь? — озаботился он.

— Ну, легкое недомогание по утрам, — сказала она, с удовольствием глядя, как заливается радостью его лицо. — Мне кажется, это мальчик. Надеюсь, это наш Артур Генрих.

— А! Так это о нем ты думала, когда говорила со мной на стрельбище!

— Да. Но тогда я еще не была уверена, что понесла, и не хотела тебя зря обнадеживать.

— И когда, по-твоему, он родится?

— Думаю, в начале лета.

— Так нескоро! Не может быть!

— Любовь моя, это нескорое дело…

— Утром напишу твоему отцу, — сказал он. — Предупрежу, чтобы летом ждал новостей. Возможно, мы как раз вернемся домой после французской кампании. Вот будет здорово, если я принесу тебе победу, а ты мне — сына.

Генрих прислал мне своего лекаря, лучшего во всем Лондоне. Он стоит у двери в одном конце комнаты, в то время как я сижу в кресле в другом. Врач не может меня осмотреть: к телу королевы может прикасаться только король. Он не может спросить меня, регулярны ли мои месячные или мой стул: такие вопросы недопустимы. От смущения он прямо-таки парализован, смотрит в пол и тихим, робким голосом задает мне короткие вопросы.

Он спрашивает, хорош ли мой аппетит и случается ли у меня дурнота. Отвечаю, что аппетит есть, но мутит от запаха и вида приготовленной пищи, что скучаю по фруктам и овощам, которые каждый день ела в Испании, по сладостям «кафала», сваренным на меду, по «тахин» из риса и овощей. На это он говорит, что это не важно, поскольку в овощах и фруктах для человека нет никакой пользы, и, более того, он посоветовал бы мне во время беременности не есть никакой сырой пищи.

Затем он спрашивает, известно ли мне, когда я зачала. Отвечаю, что сказать наверняка не могу, но помню день, когда начались последние месячные. Он полагает, что это вряд ли поможет нам определить, когда следует ждать ребенка. Мне случалось видеть, как мавританские доктора вычисляют день родов с помощью специальной таблички. Он говорит, что никогда ни о чем подобном не слышал и что языческие уловки могут быть неблагоприятны для христианского младенца.

Он рекомендует побольше отдыхать. Просит посылать за ним при малейшем недомогании — он придет и поставит пиявки. Говорит, регулярное кровопускание для женщин — наилучшее средство от перегрева. На сем он кланяется и уходит.

В изумлении переглядываюсь с Марией де Салинас, которая всю эту «консультацию» простояла в углу комнаты.

— И это лучший лекарь в стране?!

— Как раз думаю, не выписать ли нам кого-нибудь из Испании, — тихонько, почти шепотом отвечает она.

С сожалением, близким к стыду, я покачиваю головой:

— Боюсь, мои родители извели в Испании всех ученых. Оказалось, что ученый — это почти всегда еретик, и за них взялась инквизиция. Кто уцелел, все бежали.

— Куда же?

— Бог весть! Евреи — в Португалию, а оттуда в Италию, Турцию и дальше по всей Европе. Мавры, наверно, в Африку и на Восток.

— В Турцию? Может быть, выписать лекаря оттуда? Не язычника, конечно. Но кого-нибудь, кто учился у врача-мавра? Должны же быть где-то знающие христианские лекари!

— Я подумаю, — уклончиво отвечаю я.

Понятно, что нужен лекарь получше, чем этот робкий невежа, но мне претит идти наперекор матушке и Святой Церкви. Если они считают, что знание — грех, то я готова пребывать в неведении. Я всего лишь женщина; мне следует руководствоваться установлениями Святой Церкви. Но, с другой стороны, может ли Господь желать, чтобы мы отказывались от знания? А вдруг невежество будет стоить мне сына, а Англии — наследника трона?

Екатерина не отменила своих обычных занятий. Она по-прежнему вела переписку короля, выслушивала просителей, обсуждала с членами Тайного совета государственные вопросы. И как-то она сочла нужным написать королю Фердинанду, предложив отцу прислать в Англию посла, который представлял бы здесь интересы Испании. Особенно это было важно теперь, когда король Генрих определенно настроен с приходом весны выступить в союзе с Испанией против Франции.