Вечная принцесса

— Ездить лучше в дамском седле, а как понесешь, переходи на носилки. Ежедневно ходи пешком, гуляй побольше. Если умеешь, плавай. Чаще всего зачатие происходит через две недели после окончания месячных. В это время много отдыхай и позаботься о том, чтобы супруг приходил к тебе. Во время трапез вкушай умеренно и, по мере возможности, избегай этого их ужасного эля.

Она улыбнулась, припомнив свои собственные предубеждения.

— Знаешь ли ты Испанию?

— Я там родился. Мои родители бежали из Малаги, когда твоя мать ввела инквизицию и они поняли, что их замучат до смерти.

— Мне очень жаль, — смутилась Екатерина.

— Ничего, мы вернемся. Есть предсказание, — уверенно сказал он.

Оба они вдруг замолчали.

— Как ты теперь поступишь? Велишь мне сказать, что, на мой взгляд, тебе следует делать? Или велишь мне уйти? — легким тоном прервал он молчание, словно его не заботило, что она выберет.

— Скажи, что мне делать. А потом я заплачу тебе, и ты уйдешь. Мы рождены, чтобы быть врагами. Мне не следовало тебя приглашать.

— Мы с тобой испанцы по рождению, мы любим свою страну. Мы служим своему Богу. Возможно, мы рождены, чтобы стать друзьями.

Она едва удержалась, чтобы не протянуть ему руку.

— Что ж, может, и так, — глядя в сторону, неохотно пробормотала она. — Однако растили меня в ненависти к твоему народу и твоей вере.

— А меня растили так, чтобы я не знал ненависти, — мягко ответил мавр. — Может статься, именно этому я должен научить тебя прежде, чем всему остальному.

— Достаточно того, если ты научишь меня, как родить сына.

— Что ж. Пей только ту воду, которую кипятили. Ешь побольше фруктов и овощей. У вас при дворце выращивают овощи для салата?

На мгновение ей показалось, что она в Ладлоу, в садике у крепостной стены…

— Ты, кажется, о чем-то задумалась…

— Да. О моем первом муже. Он как-то сказал, что я могу выписать из Испании садовника, чтобы он выращивал здесь зелень, которой мне не хватает.

— У меня есть семена, — неожиданно сказал он. — Я могу поделиться с тобой.

— Ты дашь мне… продашь, я хочу сказать…

— Да. Я с тобой поделюсь.

Такая щедрость потрясла ее.

— Ты очень добр, — наконец выговорила она.

— Мы оба — испанцы, — с улыбкой ответил мавр, — и очень скучаем по дому. Разве это не важней, чем то, что ты белая, а я черный? Что я молюсь своему Богу, глядя в сторону Мекки, а ты — своему, глядя на запад?

— Я принадлежу к истинной вере, а ты — к ложной, — произнесла она с меньшей убежденностью, чем когда-либо раньше.

— Важно то, что мы оба — верующие, — с улыбкой ответил он. — Врагами же следовало бы считать тех, у кого нет веры ни в богов, ни в себя. Усилия наши следует направить против тех, кто привносит жестокость в мир на том одном только основании, что у них есть власть. На свете довольно жестокости и пороков — и вот с чем нужно бороться, а не обращать оружие против тех, кто верит во всепрощающего Господа и старается жить по совести.

На это Екатерина не нашлась что ответить. На одной чаше весов лежали наставления ее матушки. На второй — искренность и доброта, которая исходила от этого человека.

— Не знаю, — произнесла она наконец и сразу почувствовала какое-то освобождение. — Я не знаю. Мне надо будет спросить об этом Господа. Я помолюсь, чтобы Он меня наставил. Не стану притворяться, что знаю.

— Превосходно! Вот это и есть первый шаг к мудрости, — мягко сказал он. — По крайней мере, я в этом уверен. А теперь, с твоего позволения, я отправлюсь домой и там напишу список тех блюд, которых тебе следует избегать, а также пришлю лекарство, которое поднимет твое настроение. Не позволяй им ставить тебе ни банки, ни пиявки, и пусть не уговаривают тебя принимать яды и настойки. Ты молодая женщина, у тебя молодой муж. Дитя у вас обязательно будет! И очень скоро.

Это прозвучало как благословение.

Гринвичский дворец, май 1510 года

Я посылаю за Генрихом, он должен услышать это от меня первым. Он приходит, но неохотно. Женские тайны его пугают, и не хочется вступать в комнату, приготовленную для родов. Но это еще не все. Я вижу холодность в его чуть отвернутом в сторону лице, он избегает встречаться со мной взглядом. Однако не время упрекать его в холодности. Сначала надо поговорить. Леди Маргарет оставляет нас вдвоем, прикрывает за собой дверь. Я знаю, что она проследит за тем, чтобы никто не подслушивал. Все и так скоро узнают.

— Супруг мой, я сожалею, у меня печальная новость, — начинаю я.

Он надувает губы, совсем как дитя.

— Я так и понял, когда леди Маргарет явилась за мной.

Обижаться на него глупо. Придется мне справляться за нас обоих.

— Ребенка не будет, — говорю я, словно бросаюсь в воду. — Доктор ошибся. Ребенок был только один, и мы его потеряли. Мое уединение было ошибкой. Завтра я возвращаюсь ко двору.

— Но как же он мог ошибиться в таком деле?

Я легонько пожимаю плечами. Конечно, очень хочется сказать, что мог, потому что он надутый дурак и подлиза, как все те, которыми ты себя окружаешь. Они всегда будут тебе льстить и подпевать и никогда не скажут правды. Но конечно же, вместо этого я роняю:

— Значит, мог.