Вечная принцесса

— Мы носим их почти все время, — рассмеялась Каталина. — Матушка надевает их под доспехи, они удобней, чем что-либо еще, и не наденешь же кольчугу на платье!

— Да уж…

— Когда мы принимаем посланников христианских стран, или когда какое-нибудь государственное событие, или когда при дворе праздник, мы носим платья и мантии, особенно на Рождество, потому что тогда холодно. Но в личных апартаментах, и уж конечно летом, и тем более во время военных кампаний мы всегда в мавританском платье. У такой одежды бездна достоинств — ее легко шить, легко стирать, легко возить за собой и легко носить!

— Здесь это не пройдет, — улыбнулся он. — Мне очень жаль, но миледи матушка короля будет в гневе, если только узнает, что ты привезла это с собой.

— Я знаю, — кивнула она. — Моя матушка предупреждала меня. Но мне хотелось, чтобы что-то напоминало мне родной дом, и тогда я решила, что буду хранить это в сундуке, и никто не узнает. А сегодня захотела показать тебе — показать себя, какой я была дома…

Каталина отступила в сторону и сделала жест рукой, приглашая его к столу. Чувствуя себя большим и неловким, он нагнулся и стянул сапоги, прежде чем ступить ногами на толстый ковер. Она одобрительно кивнула и знаком попросила его присесть. Артур осторожно опустился на вышитую золотой нитью подушку. Каталина, в свой черед чинно усевшись напротив, протянула ему чашу с надушенной водой и белую льняную салфетку. Он окунул пальцы в воду, вытер. Улыбнувшись, она предложила ему откушать. На столе была та самая еда, к которой принц привык с детства: жареные цыплячьи ножки, жареные почки с острой подливой и белый хлеб — незатейливый, но сытный английский ужин. Однако привычные блюда Каталина разложила по золотым тарелкам маленькими порциями, постаравшись сделать это с фантазией, принарядив сбоку дольками яблок, ломтиками редких сортов вяленого мяса со специями, кусочками засахаренной сливы. Ей хотелось, чтобы он хоть сколько-то представил себе, что такое еда в Испании, что такое тонкий и изысканный мавританский вкус.

Предубеждения Артура были поколеблены.

— Это… это красиво! — не сразу нашелся он. — Похоже на картину. И ты… ты тоже похожа на… — растерялся, что не знает ничего, с чем можно ее сравнить, а потом вспомнил: — Да, ты напоминаешь мне картинку на расписной тарелке, которую я видел у матушки. Это ее сокровище. Ты такая же. Странная, незнакомая, но очень, очень красивая.

От похвалы она засветилась.

— Я хочу, чтобы ты понял, — сказала она, тщательно подбирая латинские выражения. — Я хочу, чтобы ты понял, что я такое. Cuiusmodi ego.

— Прости?

— Я твоя жена, — кивнула она. — Я принцесса Уэльская. Я буду королевой Англии. Но помимо того, я еще и инфанта Испанская, Каталина Арагонская.

— Но я это знаю!

— Ты знаешь и при этом не знаешь. Ты не знаешь, что такое Испания, ты не знаешь, какая я. Я хочу объяснить тебе то и другое, насколько смогу. Я любимица отца. Когда мы едим в своем кругу, мы делаем это так, как мы с тобой сейчас. Когда армия выходит в поход, мы живем в шатрах и греемся примерно перед такими же жаровнями, как в этом очаге, а в поход, надо тебе сказать, мы ходили каждый год, пока мне не стукнуло семь лет.

— Но ведь у вас христианская страна, — удивился Артур. — У вас не может не быть стульев, нормальных стульев, вы должны есть за столом, как все.

— Только во время банкетов, — сказала она. — Когда мы едим в наших личных апартаментах, обстановка как раз такая, совсем как у мавров. О, конечно же мы произносим благодарственную молитву перед едой, но живем мы совсем не так, как тут у вас в Англии. У нас повсюду прекрасные сады с фонтанами и журчащей водой. Наши комнаты облицованы цветной керамической плиткой и исписаны золотыми буквами, изрекающими мудрые истины поэтическим языком. У нас есть бани с горячей водой и парные с густым и душистым паром. Есть погреба, в которые зимой привозят лед с гор Сьерры, и потому летом нам подают охлажденные напитки и фрукты.

Ох, как соблазнительно это звучало…

— Похоже на сказку, — неохотно признал он.

— Знаешь, я только сейчас поняла, до чего мы с тобой чужие друг другу, — сказала она. — Там, дома, я думала, что твоя страна будет примерно как Испания, однако здесь все по-другому. Теперь мне кажется, что мы, испанцы, скорее арабы, чем вестготы. Наверно, и ты думал, что я буду похожа на твоих сестер, но знаешь, я совсем, совсем другая.

— Да, — кивнул он. — Нам придется знакомиться сызнова, привыкать друг к другу…

— Не тревожься, я всему выучусь. Стану совсем как англичанка. Но мне хочется, чтобы ты знал, какая я была дома.

Он снова кивнул.

— Что, очень ты замерзла сегодня?

Странное, неведомое прежде ощущение поселилось в нем, какая-то тяжесть внизу живота, болезненная при мысли о том, что она несчастна.

Она впрямую встретила его взгляд:

— Да. Очень. Потом я подумала, что была недобра к тебе, и мне стало стыдно. А потом я подумала, как далеко меня занесло от родного дома — от солнца и тепла — и от моей матушки, и мне стало тоскливо. Это был ужасный день, правда.

— Я могу чем-то тебя утешить? — потянулся он к ней.