Вечная тайна лабиринта

Однако лабиринт превосходит… и эти пирамиды. В нем двенадцать дворов с вратами, расположенными одни против других, причем шесть обращены на север, а шесть на юг, прилегая друг к другу. Снаружи вокруг них проходит одна-единственная стена. Внутри этой стены расположены покои двух родов: одни подземные, другие над землею, числом 3000, именно по 1500 тех и других. По надземным покоям мне самому пришлось проходить и осматривать их, и я говорю о них как очевидец. О подземных же покоях знаю лишь по рассказам: смотрители-египтяне ни за что не желали показать их, говоря, что там находятся гробницы царей, воздвигших этот лабиринт, а также гробницы священных крокодилов… Верхние же покои, которые мне пришлось видеть, превосходят все творения рук человеческих. Переходы через покои и извилистые проходы через дворы, будучи весьма запутанными, вызывают чувство бесконечного изумления: из дворов переходишь в покои, из покоев в галереи с колоннадами, затем снова в покои и оттуда опять во дворы. Всюду каменные крыши, так же как и стены, а эти стены покрыты множеством рельефных изображений. Каждый двор окружен колоннами из тщательно прилаженных кусков белого камня. А на углу в конце лабиринта воздвигнута пирамида… В пирамиду ведет подземный ход»[8].

Для Геродота, человека безграничной любознательности, лабиринт представлял собой идеальное смешение тайны, загадки и опасности.

Римлянин Плиний Старший (23–79 н. э.) посетил это место около пятисот лет спустя, и лабиринт — еще более разрушенный — предстал перед ним постройкой куда более зловещей. Он написал о египетском и других лабиринтах, о которых знал лишь понаслышке (о лабиринте на греческом острове Лемнос, об этрусском лабиринте-гробнице неподалеку от Кьюзи, в Италии), в своей «Естественной истории». Лабиринты перестали быть удивительными находками. По мнению Плиния, они представляли собой «едва ли не самое немыслимое достижение человека, не стоящее потраченных на него усилий». Плинию лабиринт представлялся чудовищным изобретением, но при этом он осознавал разницу между изображением лабиринта и египетской реальностью. Лабиринт, который ему довелось посетить, Плиний сравнил с прекрасной напольной мозаикой, встречающейся в римских виллах, а также с «церемониальной» игрой в лабиринт, в которой состязались римские юноши, гарцуя на конях по специально размеченным полям, и нашел, что египетский лабиринт — это группа безрадостных, темных, сбивающих с толку построек. Дедал, писал Плиний, скопировал этот лабиринт с потерянного критского, но построил лишь «сотую долю» его коридоров, которые «кружат, ведут вперед и возвращают назад так путано, что это совершенно ошеломляет». И еще, писал он, этот лабиринт отличался от других тем, что он реален — а не выдуман каким-нибудь стародавним рассказчиком.

Дальше он пишет, что «в стенах часто проделаны двери, обманно предлагающие проход вперед, и пленник вынужден возвращаться обратно в те коридоры, по которым уже проходил в своих скитаниях». Вход и некоторые из колонн были сделаны из мрамора, но «остальная конструкция — из асуанского гранита, громадные блоки были уложены таким образом, чтобы даже огромный отрезок времени не смог их разрушить». Как и Геродот, Плиний пишет, что весь этот комплекс построек с его залами, пирамидами и декоративной лепниной полностью описать невозможно, а затем предупреждает: «Только окончательно выбившись из сил блужданием, посетитель достигает наконец головокружительной путаницы коридоров. А кроме того, здесь есть покои в верхних, чердачных этажах, на которые попадаешь по наклонным переходам и галереям, а оттуда вниз ведут лестничные пролеты из 90 ступеней». Внутри — колонны с изображениями богов, царей и чудовищ. «Некоторые залы спланированы таким образом, что, когда открываешь двери, раздаются ужасающие раскаты грома: а ведь надо отметить, что большую часть пути приходится преодолевать в темноте».

Итак, египетский лабиринт был темным и запутанным, полным пугающих звуков и фантастических рисунков, сохранившихся с незапамятных времен, и одни ходы пересекались здесь с другими, то уводя на более высокий уровень, то, напротив, увлекая под землю. И все, что справедливо для египетского лабиринта, писал Плиний, можно было сказать и о его критском прообразе. Изучая его, грекоримский географ Страбон (64/63 до н. э. — 23/24 н. э.) отметил то, что будут открывать для себя наблюдатели лабиринта на протяжении многих веков: то, что вблизи представляется хаосом, при взгляде издалека или с высоты становится понятным и вполне логичным.